Князь В. Ф. Одоевскiй.

Предисловiе.

Князь Владимiръ Федоровичъ Одоевскiй - одна изъ самыхъ светлыхъ и благородныхъ личностей въ знаменитой плеяде деятелей сороковыхъ годовъ. Его проницательный умъ обнималъ почти все главныя стороны духовнаго развитiя современнаго ему общества. Выдающейся чертой его богатой духовной природы была глубокая и деятельная любовь къ людямъ. Одоевскiй любилъ "отцовъ" и "детей", богатыхъ и бедныхъ, высокообразованныхъ и техъ, кого судьба лишила грамотности, и всемъ посильно служилъ, словомъ или деломъ, всемъ сумелъ предложить подходящую умственную пищу. Онъ издавалъ философско-литературныя статьи, удовлетворявшiя духовнымъ запросамъ выдающихся умовъ его эпохи, посредствомъ литературныхъ вечеровъ сближалъ деятелей науки и искусства на почве просвещенiя, писалъ статьи для народа и для детей, устраивалъ благотворительныя учрежденiя для столичнаго пролетарiата. Везде онъ являлся звеномъ соединенiя умственныхъ работниковъ и энергическимъ двигателемъ общественнаго и народнаго просвещенiя.

Цель наша - возстановить по печатнымъ источникамъ въ духовномъ сознанiи современнаго образованнаго общества светлый образъ кн. В. Ф. Одоевскаго, вывести его имя изъ страннаго и непонятнаго забвенiя, въ которомъ оно находится въ настоящее время. {Примечанiе: Въ настоящее время я разыскиваю неизданныя статьи и письма кн. В. Ф. Одоевскаго и собираю воспоминанiя о немъ. Буду весьма благодаренъ лицамъ, которыя помогутъ мне добрымъ советомъ или полезнымъ указанiемъ, где и y кого я могу узнать подробности о жизни кн. В. Ф. Одоевскаго. Все, что соберу, издамъ съ объясненiями отдельной книгой. Адресъ: Никол. Федор. Сумцову, въ г. Харьковъ, нa Малогончаровскую ул., собствен. домъ.}

Князья Одоевскiе вели свой родъ отъ Рюрика. По прямой линiи они происходили отъ славнаго страдальца за русскую землю, князя Михаила Всеволодовича, замученнаго Батыемъ 20 сентября 1246 г. Съ разделенiемъ Руси на московскую и литовскую, и князья Одоевскiе разделились на две ветви, московскую и литовскую, нередко враждовавшiя между собою. Князья Одоевскiе были ревностными слугами московскихъ государей и пользовались ихъ милостями. Въ смутное время Одоевскiе были воеводами въ Новгороде и Вологде. Ив. Никитичъ Одоевскiй-Меньшой разбилъ и взялъ въ пленъ Заруцкаго. Воспоминанiе о немъ сохранилось до настоящаго времени въ народныхъ разбойничьихъ песняхъ, где онъ называется Никитою Федоровичемъ {Аристовъ, "Объ историч. знач. рус. разб. пес." въ "Филол. Зап." 1874. IV. 29--31.}. Въ царствованiе Алексея Михайловича кн. Никита Ив. Одоевскiй пользовался большимъ расположенiемъ царя. Талантливый родъ Одоевскихъ съумелъ удержаться на надлежащей высоте и после петровскихъ реформъ. При Елизавете Петровне большой известностью пользовался кн. Ив. Bac. Одоевскiй, действит. тайный советникъ, сенаторъ и президентъ вотчинной коллегiи. Сынъ его Федоръ Ив. Одоевскiй скончался въ чине статскаго советника. Последняя отрасль знаменитаго рода, кн. В. Ф. Одоевскiй былъ внукъ елизаветинскаго вельможи. Современникомъ кн. В. Ф. Одоевскаго былъ известный поэтъ декабристъ А. И. Одоевскiй (1804--1839), однофамилецъ кн. В. Ф. Одоевскаго {Подробности о роде кн. Одоевскихъ cм. въ "Исторiи" Соловьева IV 161; V 109, 110, 124, 345; VI 84; 241; VIII 154; IX 19, 29, 104; X 135, 154, 361; XI 50, 109, 110, 166, 169, 200, 322, 362; XII 208, 243, 345, 350.}.

Князь В. Ф. Одоевскiй родился въ 1803 г. {"Правительств. Вестникъ" 1869. No 50 (формулярный списокъ кн. Одоев.).} Въ развитiи Одоевскаго важную роль играло его пребыванiе въ московскомъ университетскомъ Благородномъ пансiоне. Здесь заложены основанiя его умственной и нравственной деятельности. Душею пансiона былъ Ант. Ант. Прокоповичъ-Антонскiй, человекъ мягкiй, гуманный, наклонный къ мистицизму, по своему времени отличный педагогъ. Въ теченiи 33 летъ (1791--1824) онъ былъ директоромъ пансiона. Какими педагогическими принципами руководствовался Прокоповичъ-Антонскiй видно изъ его книги "О воспитанiи". Антонскiй придавалъ воспитанiю огромное значенiе. По его словамъ, воспитанiе определяетъ характеръ и нравственный складъ человека. Судьба народа зависитъ отъ воспитанiя молодыхъ людей. Согласно господствовавшимъ въ начале нынешняго столетiя въ обществе педагогическимъ взглядамъ, вся суть воспитанiя поставлялась въ доброй нравственности, въ "образованiи сердца". И Прокоповичъ-Антонскiй находилъ, что утонченiе ума безъ образованiя сердца злейшая язва. На первый планъ онъ выдвигалъ религiозно-нравственное воспитанiе и утверждалъ, "что дни благоденствiя народовъ были вместе днями торжества религiи" {Прокоповичъ-Антонскiй, О воспитанiи. М. 1818 г. 5.}.

Антонскiй стоялъ въ самыхъ близкихъ, сердечныхъ связяхъ съ учениками пансiона. Его педагогическiя идеи переходили къ ученикамъ, горячо ими воспринимались и пропагандировались.

Въ силу господствовавшихъ теченiй общественной мысли въ конце царствованiя Александра I, отчасти подъ влiянiемъ религiозно-мистическаго умонастроенiя самаго директора пансiона, въ пансiоне, во время пребыванiя въ немъ Одоевскаго, господствовало религiозно-мистическое настроенiе, далекое впрочемъ отъ фотiевскаго обскурантизма и ханжества. Въ этомъ настроенiи преобладала сторона мечтательная, филантропическая, та сторона, которая немного ранее нашла превосходное выраженiе въ Дружескомъ Ученомъ Обществе. Религiозно-мистическое настроенiе Прокоповича на воспитанникахъ пансiона отразилось различно. Въ Инзове, знаменитомъ впоследствiи покровителе А. Пушкина, это настроенiе укрепило честность, благочестiе, доброту, въ Магницкомъ развило лицемерiе, ханжество. Были случаи, что студенты пансiона бросали заведенiе и поступали въ монастырь {Сушковъ, Моск. Унив. Благ. Панс. М. 1858, стр. 58 и след.}. Одоевскiй слегка подчинился пансiонской мистике, что сказалось въ его ученическихъ речахъ. Такъ, въ 1821 г., въ "Разговоре о томъ, какъ опасно быть тщеславнымъ", Одоевскiй, очевидно, in verba magistri, высказалъ мысль, что "религiя должна сопровождать человека на всемъ пути его жизни" {Речь, разговоръ и стихи. Москва. 1821. 18--29.}. Въ 1822 г. Одоевскiй на публичномъ акте произнесъ речь о томъ, что все знанiя и науки тогда только доставляютъ намъ истинную пользу, когда оне соединены съ чистою нравственностью и благочестiемъ" {Речь, разговоръ и стихи. Москва. 1822. 13.}. Девятнадцатилетнiй ораторъ въ присутствiи своего благочестиваго начальства развивалъ мысль, что "науки должны быть назидательны и религiозны".

Воспитанники пансiона обнаружили большую наклонность къ занятiямъ философiей, живо интересовались русской литературой и любили музыку.

Кн. Одоевскiй слушалъ въ пансiоне проф. Павлова. Въ 1821 г. Павловъ возвратился изъ-за границы и началъ читать въ пансiоне лекцiи о природе. На вопросы, что такое природа, какъ можно ее познать, даровитый профессоръ съ пластическою ясностью излагалъ ученiе Шеллинга и Окена. Впечатленiе, произведенное лекцiями Павлова на учениковъ, было сильно и плодотворно. Лекцiи эти развивали въ молодомъ поколенiи интересъ къ немецкой философiи. Увлеченiе философiей выразилось y Одоевскаго въ "Речи" 1822 г. Здесь Одоевскiй такъ превозноситъ могущество философiи: "философiя - наука всеобщая, имеющая влiянiе на все другiя. Науки заимствуютъ отъ нея свои силы, какъ планеты отъ источника света - солнца... Философiя - мерило, которое мы можемъ применять ко всемъ нашимъ познанiямъ; оно только можетъ определить верность или неверность нашихъ мненiй... Философiя, столь необходимая въ жизни политической, равно полезна и въ жизни частной, семейственной.... Водворять миръ и спокойствiе между миллiонами то же, что водворять ихъ въ семействе, потому что ходъ ума везде одинаковъ, различны лишь отношенiя".

"Русскiй языкъ былъ главнымъ, любимымъ предметомъ въ пансiоне, говоритъ Погодинъ, и русская литература была главной сокровищницей, откуда молодые люди почерпали свои познанiя, образовывались. И въ этой школе образовался слогъ, развился вкусъ y Одоевскаго, равно какъ и y его товарищей, старшихъ и младшихъ" {" Голосъ" 1869. No 171.}. То обстоятельство, что Общество Любителей россiйской словесности имело заседанiя въ торжественной зале пансiона и что на заседанiя Общества допускались воспитанники старшихъ классовъ пансiона, должно было не мало содействовать развитiю въ нихъ литературныхъ наклонностей. Они видели и слышали знаменитыхъ писателей - Карамзина, Жуковскаго и др. Всякое чтенiе въ Обществе вызывало y студентовъ жнвые споры и сужденiя. Начальство пансiона побуждало студентовъ къ литературной деятельности. Оно предлагало имъ темы для публичныхъ речей и затемъ печатало эти речи, чемъ сильно подогревало литературное самолюбiе юныхъ ораторовъ, вызывало ихъ къ соревнованiю въ искусстве сочинительства, закрепляло y нихъ привычку къ литературной деятельности.

Благородный пансiонъ оказалъ на Одоевскаго благотворное влiянiе еще въ томъ отношенiи, что развилъ въ немъ любовь къ музыке. Одоевскiй съ благодарностью вспоминалъ о пансiонскомъ учителе музыки, Шпревиче, который познакомилъ его съ музыкой С. Баха, тогда едва известной въ Москве {Рус. Архивъ. 1864. 810.}.

Выходя изъ пансiона, Одоевскiй обратился къ публике съ следующими словами въ честь науки: "Науки полезны, необходимы, спасительны для всякаго гражданскаго общества.... Оне столько же безпредельны, какъ самая природа; оне ея искусственное начертанiе и объясненiе тайныхъ средствъ ея; ихъ пределы - пределы вселенной; ихъ последняя цель при подножiи престола Всевышняго" {"Речь". 1822.}.

Эта вера въ науку, эта любовь къ науке - своего рода аттестатъ духовной зрелости - для Одоевскаго, a для благороднаго пансiона - аттестатъ его нравственной чистоты, свидетельство его превосходнаго влiянiя на учащихся.

Одоевскiй окончилъ курсъ пансiонскихъ наукъ въ 1822 съ золотой медалью, съ золотыми мечтами и надеждами, съ верою въ светлое будущее.

По выходе изъ пансiона Одоевскiй сблизился съ литературнымъ кружкомъ Раича. Раичъ известенъ, какъ издатель альманаховъ ("Северная Лира", "Галатея"), переводчикъ "Георгикъ" Виргилiя, "Освобожденнаго Іерусалима" Тасса и "Неистоваго Орланда" Арiоста и какъ воспитатель Ф. И. Тютчева. Литературный кружокъ Раича состоялъ изъ Погодина, Ознобишина, Путяты и др. На одномъ изъ литературныхъ собранiй y Раича Одоевскiй прочелъ свой переводъ первой главы натуральной философiи Окена, где говорится о значенiи нуля, въ которомъ успокаиваются плюсъ и минусъ {Русск. Архивъ. 1874. II. 258.}.

Въ 1822--1823 г. Одоевскiй подъ псевдонимомъ Фалалея Повинухина поместилъ въ "Вестнике Европы" несколько "Писемъ къ Лужницкому старцу". Здесь онъ говоритъ о дурномъ воспитанiи женщинъ, вредномъ влiянiи иностранныхъ гувернеровъ, мотовстве дворянъ, притесненiи крестьянъ разорившимися помещика?ми, главнымъ образомъ о невежестве "большаго света". Въ "Письма къ Лужницкому старцу" вошла статья подъ заглавiемъ "Дни досадъ", - картинка московскихъ нравовъ, интересная, какъ коментарiй къ "Горю отъ ума" Грибоедова {Вестникъ Европы. 1823. No 9, 15--18.}. Оба сочиненiя написаны приблизительно въ одно время. Аристъ Одоевскаго отчасти напоминаетъ Чацкаго. "Дни досадъ" понравились Грибоедову. Онъ черезъ редакцiю "Вестника Европы" узналъ объ авторе, познакомился съ Одоевскимъ и довольно близко съ нимъ сошелся. Сходство въ убежденiяхъ и одинаково сильная любовь къ музыке сблизили молодыхъ писателей. Грибоедовъ писалъ Одоевскому, что высоко ценитъ свойства его ума и дарованiя {Рус. Архивъ. 1864. 809.}. Одоевскiй, въ свою очередь, вполне признавалъ за Грибоедовымъ большое литературное дарованiе. Связь между ними не прекращалась до самой смерти Грибоедова.

Одновременно съ сближенiемъ съ Грибоедовымъ Одоевскiй близко сошелся съ другимъ сторонникомъ шишковскаго направленiя въ языке и литературе, В. Кюхельбекеромъ. Въ 1824 году они общими силами издали альманахъ Мнемозину въ четырехъ книгахъ {4-я книга вышла въ начале 1825 г.}. Съ легкой руки Карамзина, издавшаго въ конце прошлаго столетiя два альманаха, "Аглаю" и "Аониды", альманахи сильно размножились, особенно въ 20 годахъ. Они восполняли собой слабую журналистику и по цене, и по содержанiю были более доступны читающей публике, чемъ журналы. Лучшимъ альманахомъ въ 20 годахъ была "Полярная звезда" Рылеева и Бестужева, вышедшая въ 1823--1825 годахъ въ трехъ книгахъ. Насколько популярно было это изданiе, видно изъ того, что "П. звезда" 1825 г. въ теченiи трехъ недель разошлась въ количестве 1500 экз. {Отечеств. Зап. 1860, т. 130. Май. 133--144. } " Мнемозина" по содержательности мало уступала "П. звезде", но распространенность ея была ничтожна. У "Мнемозины" было всего 157 подписчиковъ, преимущественно изъ лицъ превосходительныхъ и высокопревосходительныхъ. Погодинъ и Белинскiй, однако, свидетельствуютъ, что молодежь полюбила это изданiе. Да и нельзя было его не полюбить. Тутъ писалъ А. Пушкинъ ("Демонъ", "Къ морю"), Баратынскiй ("Леда", не вошедшая въ полныя собранiя стих. Б., по слишкомъ большой чувственности), кн. Вяземскiй ("Вечеръ", "Май"), кн. А. Шаховской (отрывки комедiи "Аристофанъ"), Павловъ (превосходная статья "О способахъ изследованiя природы"), H. A. Полевой ("Спутники жизни"). Большинство статей въ "Мнемозине" принадлежитъ издателямъ. Главной целью издателей альманаха, по словамъ Одоевскаго, было "распространенiе новыхъ мыслей, блеснувшихъ въ Германiи, съ темъ чтобы обратить вниманiе русскихъ читателей на предметы въ Россiи малоизвестные, по крайней мере, заставить говорить о нихъ; положить пределъ нашему пристрастiю къ французскимъ теорикамъ, наконецъ, показать, что не все предметы исчерпаны, что мы, отыскивая въ чужихъ странахъ безделки для своихъ занятiй, забываемъ о сокровищахъ, вблизи насъ находящихся" {Мненозина 1824. II. 233.}. Что же это были за сокровища? Лучшiй ответъ на этотъ вопросъ находится въ помещенной во 2 кн. "Мнемозины" статье Кюхельбекера "О направленiи нашей поэзiи, особенно лирической, въ последнее десятилетiе". К. желаетъ пересадить на русскую почву лучшiя стороны немецкаго романтизма, именно стремленiе къ свободе и изученiе народа. Высказывая благодарность Жуковскому за то, что онъ освободилъ русскую литературу изъ-подъ ига французской словесности, точнее Лагарпова Лицея, К. возстаетъ противъ подчиненiя русской литературы немецкому владычеству. "Всего лучше иметь поэзiю народную, замечаетъ онъ. Вера праотцевъ, нравы отечественные, летописи, песни и сказанiя народныя - лучшiе, чистейшiе, вернейшiе источники для нашей словесности".

Въ "Мнемозйне" Одоевскому принадлежитъ 18 статей: "Старики или островъ Панхай", "Листки, вырванные изъ парнасскихъ ведомостей", "Афоризмы изъ различныхъ писателей по части современнаго германскаго любомудрiя", "Елладiй, картина изъ светской жизни", семь апологовъ, характеръ, "Радуга - цветы - иносказанiя", "Следствiя сатирической статьи", "Секта идеалистико-элеатическая", отрывокъ изъ словаря исторiи философiи и три полемическiя статьи, направленныя противъ Булгарина и Воейкова. Сатира молодаго писателя повторяетъ новиковскiя темы обличенiя, находившiя, впрочемъ, оправданiе въ современной Одоевскому действительности. Сатира Одоевскаго ограничивается франтами, модницами, псовыми охотами и т. п.

"Листки" заключаютъ въ себе уставъ генiальнаго скопища, состоящаго изъ генiевъ, подъ-генiевъ, генiальныхъ переписчиковъ и генiальныхъ разсыльщиковъ. Для генiя не требуется ни обширныхъ познанiй, ни глубокаго ума. Генiевъ такъ много, что Аполлонъ не знаетъ, что делать съ ними. Генiальные писаря рабски подражаютъ генiю, величаютъ его преобразователемъ отечественнаго языка. Въ благодарность генiй называетъ ихъ людьми съ дарованiями. Дiаметрально противоположно генiальному скопищу стоитъ ультра-словесникъ. Онъ торжественно заявляетъ, что ничего новаго нельзя придумать. Въ заключенiе Полимнiя устами автора возвещаетъ, что скоро наступитъ конецъ предразсудкамъ и ясное солнце (т. е. философiя), восходя со стороны древнихъ тевтоновъ, озаритъ безконечное пространство знанiй. Намеки Одоевскаго слишкомъ ясны, чтобы ихъ не отгадать. Генiальное скопище - Арзамасъ; преобразователь языка - Карамзинъ: подъ-генiи - люди въ роде Макарова, талантливаго последователя карамзинской реформы слога; ультра-словесникъ - Шишковъ. "Арзамасъ" замолкъ въ 1817 г., "Беседа" Шишкова въ 1818 г.: но споры, вызванные этими литературными обществами, не улеглись и во время Мнемозины.

Въ "Афоризмахъ" въ зачаточномъ состоянiи находятся философскiя идеи, которыя десять летъ спустя были превосходно развиты Одоевскимъ въ "Русскихъ ночахъ" - идеи о недостаточности одного опытнаго знанiя, объ отношенiи вещественнаго къ отвлеченному, какъ частнаго къ цельному, о равенстве всехъ конечныхъ высшему идеалу, объ абсолютной истине, какъ тождестве идеальнаго съ реальнымъ, о томъ, что цель науки сама наука и т. п. Афоризмы произвели въ обществе благопрiятное для молодаго ихъ автора впечатленiе. Известный ученый Велланскiй читалъ ихъ, по его собственному признанiю, "съ величайшимъ удовольствiемъ" {Рус. Арх. 1864. 805.}.

Въ полемическихъ статьяхъ Одоевскаго сказывается мягкость и доброта его характера. Булгаринъ и Воейковъ придирались къ "Мнемозине" по самымъ пустячнымъ поводамъ, по поводу обертки, опечатокъ, отдельныхъ словъ. Воейковъ находилъ непростительной грамматической ошибкой Кюхельбекера выраженiе "по мне". Булгаринъ издевался надъ выраженiями "лакомая девушка", "земляки все его знали" {Новости литературы, Булгарина 1824. No XIV. 25.}. Одоевскаго тяготилъ споръ съ людьми, прибегавшими къ брани и доносамъ. Въ последней книжке "Мнемозины" Одоевскiй писалъ: "Я молодъ, не произвелъ ничего еще такого, что могло дать мне право даже на названiе автора; если суждено мне быть хорошимъ писателемъ, то брань ваша не достигнетъ меня; суждено мне быть дурнымъ сочинителемъ - никакiя похвалы г. Булгарина не спасутъ меня отъ забвенiя. Теперь же оканчиваю на всегда журнальныя перебранки: оне мне наскучили... Я и такъ довольно унижалъ себя, по молодости входя въ сношенiя съ людьми, которые разсуждать не въ состоянiи, a шутокъ не понимаютъ и не стоятъ" {Мнемозина. Часть 4. Стр. 227--228.}. Черезъ шесть летъ Одоевскiй вспомнилъ о своихъ препирательствахъ съ Булгаринымъ и Воейковымъ. Какъ горько иногда ему приходилось, видно изъ следующихъ его словъ: "Въ эту позорную эпоху нашей критики литературная брань выходила изъ границъ всякой благопристойности; литература въ критическихъ статьяхъ была деломъ совершенно постороннимъ: оне были просто ругательство, площадная брань площадныхъ шутокъ, двусмысленностей, самой злонамеренной клеветы и обидныхъ примененiй, которыя часто простирались даже до домашнихъ обстоятельствъ сочинителя; разумеется въ этой безславной битве выигривали только те, которымъ нечего было терять въ отношенiи къ честному имени. Я и мои товарищи были въ совершенномъ заблужденiи; мы воображали себя на тонкихъ философскихъ диспутахъ портика или академiи, или по крайней мере въ гостиной; въ самомъ же деле мы были въ райке: вокругъ пахнетъ саломъ и дегтемъ, говорятъ о ценахъ на севрюгу, бранятся, поглаживаютъ нечистую бороду и засучиваютъ рукава; a мы выдумываемъ вежливыя насмешки, остроумные намеки, дiалектическiя тонкости, ищемъ въ Гомере или Виргилiи самую жестокую эпиграмму противъ враговъ нашихъ, боимся расшевелить ихъ деликатность... Легко было угадать следствiя такого неравнаго боя. Никто не бралъ труда справляться съ Гомеромъ, чтобы постигнуть всю едкость нашихъ эпиграммъ. Насмешки нашихъ противниковъ въ тысячу разъ сильней действовали на толпу читателей, и потому что были грубее, и потому что менее касались литературы" {Одоевскiй, Сочин. II. 7.}.

Сочиненiя Одоевскаго, помещенныя въ Мнемозине, первые еще робкiе шаги писателя молодаго и неопытнаго. Сочиненiя эти свидетельствуютъ о благотворности техъ руководящихъ нравственныхъ началъ, которыя Благородный пансiонъ давалъ своимъ питомцамъ. Въ Мнемозине Одоевскiй обнаружилъ мягкость нрава, честность въ убежденiяхъ, наклонность къ серьезному философскому мышленiю.

Съ выходомъ въ светъ последней книжки Мнемозины Одоевскiй умолкъ на несколько летъ, нужно думать, подъ влiянiемъ того впечатленiя, которое на него должно было произвести событiе 14 декабря. Тяжелый ударъ, сокрушившiй тогда почти всю передовую молодежь, долженъ былъ тяжело отозваться на мягкомъ Одоевскомъ.

1826 году Одоевскiй переселился въ Петербургъ и определился здесь на службу въ Ведомство иностранныхъ исповеданiй минист. внутр. делъ, которымъ тогда заведывалъ Д. И. Блудовъ.

Въ 1828 г. Одоевскiй участвовалъ въ комитете для пересмотра цензурнаго устава и здесь проводилъ ту мысль, что сокрытiе истины лишь задерживаетъ исправленiе зла. Черезъ тридцать летъ Одоевскiй въ записке о цензуре развивалъ свои прежнiя либеральныя мненiя о свободе печати. Онъ указывалъ правящимъ сферамъ, что при цензурныхъ строгостяхъ между публикой и литературой возникаетъ условный языкъ, за хитростями котораго никакая цензура не уследитъ {Рус. Арх. 1874. VII. 11--39.}.

При графе Блудове Одоевскiй служилъ до 1846 г. Онъ былъ членомъ редакцiи журн. мин. внутр. делъ, исполнялъ разныя спецiальныя порученiя министра, требовавшiя особенныхъ знанiй. Напр. приведенiе въ однообразiе меръ и весовъ, улучшенiе пожарной части въ Петербурге и др.

Въ первые годы служебной деятельности Одоевскаго имело место одно событiе, въ высшей степени характерно рисующее нравственную высоту Одоевскаго. Петербургская городская дума предложила одному аристократу званiе гласнаго. Важная особа нашла для себя унизительнымъ вмешаться въ толпу гражданъ и возвратила думе предложенiе съ надменнымъ указанiемъ на свою родовитость. Узнавъ объ этомъ, кн. Одоевскiй, первый въ Россiи аристократъ по рожденiю, самъ просилъ городской советъ принять его въ гласные думы, что советомъ, разумеется, было исполнено весьма скоро и охотно {Московск. Ведомости. 1869. No 50.}.

Конецъ 20-хъ и начало 30-хъ годовъ прошли y Одоевскаго въ ревностномъ самообразованiи. Въ это время Одоевскiй усердно изучалъ философiю. "Милый мой мудрецъ! писалъ къ нему Грибоедовъ 10 iюня 1825 г. Сердечно радуюсь твоимъ занятiямъ. Не охлаждайся. Они всякой жизни придаютъ значенiе" {Рус. Арх. 1864. 812.}. Одоевскiй впоследствiи съ восторгомъ вспоминалъ о своемъ юношескомъ увлеченiи философiей, о томъ, какъ томила его душевная жажда, какъ онъ горячими устами припадалъ къ источнику мыслей и упивался его магическими струями {Одоевскiй, Сочиненiя. I. 19.}.

Наклонность къ философскимъ занятiямъ въ русскомъ обществе начала развиваться съ шестидесятыхъ годовъ прошлаго столетiя.

Образцами философскаго умствованiя былъ Вольтеръ и энциклопедисты, въ особенности Вольтеръ. Г. Полторацкiй въ "Матерiалахъ для словаря русскихъ писателей" насчитываетъ до 140 переводовъ Вольтера на русскiй языкъ, вышедшихъ въ XVIII и XIX векахъ. Вольтера издавали тогда даже въ провинцiи (въ Козлове). По словамъ митроп. Евгенiя, письменный Вольтеръ былъ тогда столько же известенъ, какъ и печатный. Что же касается печатныхъ изданiй, оффицiальныя цензурныя сведенiя за 1797 г. показываютъ, что "сочиненiя Вольтера ввозились тогда въ великомъ множестве и находились во всехъ книжныхъ лавкахъ" {А. Веселовскiй, Западное влiянiе. 1883 г., стр. 59.}. Последовавшее въ конце ХVIII ст. въ правительственныхъ сферахъ охлажденiе къ просветительнымъ идеямъ революцiонныхъ философовъ задержало дальнейшее распространенiе этихъ идей въ Россiи.

Пересаженный въ десятыхъ годахъ изъ Германiи въ Россiю романтизмъ сильно развился въ 30--40 годы. Вместе съ романтизмомъ воспринята была и немецкая философiя. И то и другое было перенято лишь отчасти, въ бледной и неясной копiи, что не мешало, однако, возникновенiю ревностнаго поклоненiя германскому любомудрiю. Все ничтожныя брошюры, выходившiя въ Берлине и другихъ губернскихъ и уездныхъ городахъ немецкой философiи, где только упоминалось о Гегеле, выписывались, зачитывались до дыръ, до пятенъ, до паденiя листовъ въ несколько дней. Чрезвычайное увлеченiе философiей имело свою невыгодную сторону. "Молодые философы наши, замечаетъ Герценъ, испортили себе не одне фразы, но и пониманiе; отношенiе къ жизни, къ действительности сделалось школьное, книжное; это было ученое пониманiе простыхъ вещей, надъ которымъ такъ генiально смеялся Гете въ своемъ разговоре Мефистофеля со студентомъ".

Не следуетъ упускать изъ виду и хорошей стороны увлеченiя философскими занятiями. Эти занятiя развивали высшiе духовные интересы, будили мысль, закаливали ее въ горниле сильной логики, и давъ ей такимъ образомъ силу и устойчивость, облегчили темъ самымъ для нея переходъ отъ безпредельныхъ витанiй въ области безпредметныхъ умствованiй въ сферу живой практической критики общественнаго строя.

Въ особенности въ 30 годахъ сильно было влiянiе философiи Шеллинга на образованную русскую молодежь. Къ шеллингистамъ принадлежатъ Павловъ, Велланскiй, Веневитиновъ, въ особенности Одоевскiй. Одоевскаго увлекли шеллинговы идеи о природе, какъ видимомъ теле безсмертнаго разума, о безсилiи чистаго опыта въ определенiи всего существующаго, о необходимости внутренняго духовнаго откровенiя для познанiя природы, о поэтическомъ творчестве, какъ самомъ существенномъ проявленiи внутренняго духовнаго откровенiя, о назначенiи каждаго народа сыграть на сцене всемiрной исторiи свою особенную роль. Последняя идея была главной причиной возникновенiя славянофильства и западничества, какъ определенныхъ философско-политическихъ ученiй. Кроме Шеллинга, Одоевскiй былъ знакомъ съ Платономъ, Спинозой и Гегелемъ, которыхъ изучалъ въ подлиннике.

Исходя изъ шеллинговой мысли, что наука есть стройный организмъ, живущiй въ душе человека, причемъ отделы знанiй, какъ исторiя, химiя, философiя, - лишь части этого организма, Одоевскiй занимался и науками естественными, физикой, химiей и даже алхимiей. Въ книжныхъ шкафахъ Одоевскаго можно было найти Альберта Великаго, Парацельса, Раймунда Люллiя. Иногда Одоевскiй углублялся въ огромные фолiанты средневековыхъ алхимиковъ и читалъ ихъ мудреныя разсужденiя о первой матерiи, о всеобщемъ электре, о душе солнца, о звездныхъ духахъ и т. п. Его привлекала смелость замысловъ алхимиковъ и ихъ наклонность одухотворять мiръ внешнiй. "Мы обрезали крылья воображенiя, говоритъ онъ, мы составили для всего системы, таблицы; мы назначили пределъ, за который не долженъ переходить умъ человеческiй; мы определили, чемъ можно и должно заниматься... Но не въ этомъ ли беда наша? Не оттого ли, что предки наши давали больше воли своему воображенiю, не оттого ли и мысли ихъ были шире нашихъ и обхватывали большее пространство въ пустыне безконечнаго, открывали то, что намъ векъ не открыть при нашемъ мышиномъ горизонте" {Одоевскiй, Пестр. сказки. 1833. 9.}.

Свои философскiя идеи Одоевскiй распространялъ двоякимъ способомъ - посредствомъ литературныхъ вечеровъ и печатныхъ сочиненiй. Литературные вечера въ первой половине настоящаго века были весьма обычны въ столицахъ и въ провинцiи. Многiя литературныя произведенiя этого времени прежде своего появленiя въ печати были прочитаны на литературныхъ вечерахъ. Здесь молодые таланты находили поддержку и одобренiе. Здесь они могли услышать и узнать много такого, чего въ книгахъ не было и не могло быть. Особенно благотворно должны были действовать на молодые таланты литературные вечера Одоевскаго. У него собиралось самое разнообразное общество: поэты, ученые, композиторы, живописцы. На вечерахъ господствовала большая свобода. Вечера бывали по субботамъ. Возникновенiе ихъ относится къ началу 20-хъ годовъ. "Кн. Одоевскiй принималъ каждаго литератора и ученаго съ истиннымъ радушiемъ и протягивалъ руку всемъ, выступавшимъ на литературное поприще. Одинъ изъ всехъ литераторовъ-аристократовъ онъ не стыдился званiя литератора, не боялся открыто смешиваться съ литературною толпою и за свою страсть къ литературе терпеливо сносилъ насмешки своихъ светскихъ прiятелей" {Панаевъ, Литер. воспом. въ "Соврем." 1861. I. 125.}... Литературные вечера Одоевскаго посещали Жуковскiй, А. Пушкинъ, Гоголь, Кольцовъ, Крыловъ, кн. Вяземскiй, Плетневъ, М. Глинка, Грибоедовъ, Белинскiй, Герценъ, И. Киреевскiй, Лермонтовъ, Даль, граф. Растопчина, Максимовичъ, кн. Шаховской, Сахаровъ, граф. Салогубъ, И. Панаевъ, Башуцкiй, Погодинъ, Воейковъ, Каратыгинъ, Серовъ, Даргомыжскiй, графы Вьельгорскiе, Потуловъ и др. деятели науки и искусства. Графъ Салогубъ {"Голосъ" 1869. No 72.} и А. Гатцукъ {Газета Гатцука. 1879. No 8.}, указывая на благотворное значенiе литературныхъ вечеровъ кн. Одоевскаго, выдвигаютъ на первое место его значенiе, какъ соединительнаго звена между представителями литературы и искусства. выдвигаютъ даже въ ущербъ собственной его литературной деятельности, которая при этомъ какъ бы отдвигается на второй планъ.

Одоевскiй писалъ подъ сильнымъ влiянiемъ романтизма. Русскiй романтизмъ, насколько онъ выразился въ сочиненiяхъ Жуковскаго, Бестужева-Марлинскаго, Н. Полеваго, Одоевскаго, состоялъ въ крайнемъ преувеличенiи значенiя личности въ исторiи и въ презрительномъ отношенiи къ "толпе", обществу, въ стремленiи къ свободе поэтическаго творчества и въ прославленiи народности. Въ действительности, романтики, за исключенiемъ Одоевскаго, плохо понимали, въ чемъ состоитъ народность. Когда явились сочиненiя Гоголя, романтики ихъ не поняли, увидели въ нихъ низкiя слова и житейскую грязь.

Въ петербургскiй перiодъ общественной и литературной деятельности кн. Одоевскаго, продолжавшiйся 1826--1862 г., его умственный и нравственный складъ обнаружился вполне. Въ это время вышли въ светъ лучшiя сочиненiя Одоевскаго. Въ Петербурге развилась его широкая и благотворная филантропическая деятельность. Здесь же получила развитiе и его учено-музыкальная деятельность, расцветъ которой относится къ половине и концу 60-хъ годовъ, когда Одоевскiй жилъ уже въ Москве.

Съ переездомъ въ Петербургъ Одоевскiй близко сошелся съ А. Пушкинымъ. Тесныя дружескiя отношенiя между Одоевскимъ и Пушкинымъ ни разу не прерывались до самой смерти последняго. Въ одномъ письме къ Пушкину Одоевскiй подвергаетъ строгому разбору "Капитанскую Дочку". Пушкинъ въ письме къ Одоевскому откровенно высказывалъ что ему не понравилось въ "Сильфиде" и въ "Зизи". Съ выходомъ въ светъ "Современника" Пушкина, Одоевскiй сделался постояннымъ его сотрудникомъ. Предназначенная для первой книжки "Современника" статья Одоевскаго "Разговоръ недовольныхъ" была вежливо отклонена Пушкинымъ. Во 2 кн. Одоевскiй поместилъ небольшую статью "О вражде къ просвещенiю", въ которой высказалъ мненiе, что литература часто проводитъ мысли, вредныя просвещенiю; въ 3 книжке - небольшую статью "Какъ пишутся y насъ романы", где доказывалъ, что романисту, кроме наблюденiя надъ жизнью, необходимо поэтическое дарованiе {Современникъ 1836. III. 48--51.}. По предложенiю Пушкина, Одоевскiй написалъ фантастическiй разсказъ "Сильфида", напечатанный въ 1 кн. "Современника" 1837 г., вышедшей уже после смерти Пушкина. Пушкину, ознакомившемуся съ Сильфидой въ рукописи, разсказъ этотъ не понравился.

Въ 1836 г. Одоевскiй написалъ небольшую статью "О нападенiяхъ петербургскихъ журналовъ на Пушкина", напечатанную лишь черезъ 28 летъ въ "Рус. Архиве" {Рус. Арх. 1864. II. 824--831.}. Одоевскiй защищаетъ своего знаменитаго друга отъ грубыхъ нападенiй литературныхъ зоиловъ и, указываетъ на трудолюбiе и образованность, какъ на его отличительныя черты.

Могучая личность Пушкина не могла не повлiять на Одоевскаго. Пушкинъ побуждалъ Одоевскаго къ литературной деятельности и, быть можетъ, несколько регулировалъ его деятельность своими советами и указанiями.

По смерти Пушкина Одоевскiй въ теченiи 1837 г. еще участвовалъ въ "Современнике", вместе съ кн. Вяземскимъ, Жуковскимъ, Плетневымъ и Краевскимъ.

Въ 1833 г. Одоевскiй издалъ "Пестрыя сказки" {Пестрыя сказки съ краснымъ словцомъ, собранныя Иринеемъ Модестовичемъ Гамозейкою, магистромъ философiи и членомъ разныхъ ученыхъ обществъ, изданныя В. Безгласнымъ. СПб. 1833.}, числомъ восемь. Пять сказокъ были перепечатаны въ 3 томе "Сочиненiй" изданiя 1844 г. Не перепечатывались более "Реторта", "Новый Жоко" и "Просто сказка". Въ томъ виде и въ томъ порядке, какъ сказки вышли въ 1833 г. оне довольно понятны и интересны. По изданiю 1844 г. ихъ трудно понять. Погодинъ {Голосъ. 1869. No 171.} и Белинскiй {Белинскiй, Сочин. 1860. IX. 53.} находили Пестрыя сказки непонятными, особенно сказку "Игоша".

"Реторта" - XIX векъ съ его мелкими интересами, съ его матерiализмомъ. Даже чертенокъ, подогревающiй реторту, удивляется пошлости людей XIX в. "День-деньской, говоритъ онъ, варишь-варишь, жаришь-жаришь, a много-много, что выскочитъ изъ реторты нашъ же братъ чертенокъ, не вытерпевшiй людской скуки" {Пестрыя сказки. 23.}.

Следующiя за "Ретортой" сказки уясняютъ причины, вызвавшiя опошленiе общества. "Сказка о мертвомъ теле" представляетъ наклонность русскихъ дворянъ Савелiевъ Жалуевыхъ оставлять свое тело и превращаться въ иностранныхъ недорослей Цверлей-Джонъ-Луи. Въ "Новомъ Жако", повидимому, Одоевскiй хотелъ выразить мысль, что современному человеку, при всехъ его несомненныхъ прiобретенiяхъ въ удобствахъ матерiальной обстановки, недостаетъ свободы и братской любви къ ближнему. "Игоша" представляетъ постепенный процессъ развитiя въ душе ребенка мифа. Въ "Сказке о томъ, по какому случаю колежскому советнику Ивану Богдановичу Отношенье не удалось въ Светлое Воскресенье поздравить своихъ начальниковъ съ праздникомъ" можно видеть намекъ на крайнее пристрастiе русскихъ людей къ картамъ, пристрастiе, отчасти обусловленное слабымъ развитiемъ образованности, недостаткомъ серьезныхъ, умственныхъ интересовъ. Смыслъ "Просто сказки" теменъ. Повидимому, Одоевскiй тутъ намекаетъ на литературныхъ льстецовъ. "Сказка о томъ, какъ опасно девушкамъ ходить толпою по Невскому проспекту" заключаетъ въ себе обличенiя недостатковъ женскаго воспитанiя, указываетъ на поверхностность женскаго образованiя.

Въ 1834 г. Одоевскiй напечаталъ небольшой разсказъ "Княжна Мими", въ которомъ развиваетъ мысль о недостаточности женскаго образованiя и воспитанiя. "Канва, танцовальный учитель, немножко лукавства, tenez vous droite, да два-три анекдота, разсказанные бабушкой, какъ надежное руководство въ сей и будущей жизни - вотъ и все воспитанiе". Неудивительно, что въ результате такого воспитанiя является неуменiе выражаться по русски и наклонность къ модничанью и сплетничеству.

Въ "Пестрыхъ сказкахъ" Одоевскiй провелъ некоторыя, нужно признать, неудачныя измененiя въ знакахъ препинанiя, именно: ограничилъ употребленiе запятой и ввелъ оборотный вопросительный знакъ (¿) въ начале вопросительныхъ предложенiй, сохранивъ при этомъ общепринятый конечный вопросительный знакъ.

Въ тридцатыхъ годахъ Одоевскiй увлекся педагогiей детей съ 6 летн. До 10 летняго возраста (детей y Одоевскаго не было). Онъ приготовилъ по этому предмету большое сочиненiе "Наука до науки", изъ котораго напечатана небольшая часть подъ заглавiемъ "Опытъ о педагогическихъ способахъ при первоначальномъ образованiи детей". Статья эта показываетъ, что Одоевскiй былъ основательно знакомъ съ литературой элементарной педагогiи. Онъ признавалъ следующiя психологическiя основанiя педагогiи: "Въ каждую минуту душевной деятельности действуютъ три главные деятеля: 1) врожденныя идеи, или, лучше сказать, предзнанiя, истекающiя сами собой изъ глубины души, 2) сознанiе, которое убеждаетъ насъ въ ихъ существованiи, указывая на связь ихъ съ предметами вне человека, и 3) разуменiе, которое, по выраженiю Лейбница, есть не что иное, какъ "последованiе истинъ" {Отечеств. Зап. 1845, томъ 43, стр. 130--146.}. Мы родимся съ врожденными идеями, какъ семя родится со влеченiемъ образоваться въ растенiе, и до нихъ, наоборотъ, мы не можемъ дойти механическимъ отвлеченiемъ; но доходимъ лишь посредствомъ жизненнаго процесса, точно такъ же, какъ изъ растенiя выделивается снова семя не механическимъ путемъ, но посредствомъ органическаго процесса. Человеку невозможно довольствоваться своими безсознательными мыслями и побужденiями, ибо, оставленныя безъ действiя, оне могутъ погибнуть, какъ семя непосеянное; оне должны необходимо войти въ область сознанiя и разуменiя, какъ семя въ недро земли. Здесь условiя успеха, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случае могутъ быть различны до безконечности; семя не даетъ ничего противоположнаго своему существу; семя пшеницы не производитъ яблока, и наоборотъ; но можетъ и не выйти, заглохнуть, произвести растенiе съ плодомъ и безъ плода, сильное или слабое, способное или неспособное къ прививке; это зависитъ отъ окружающихъ обстоятельствъ: то же и въ человеке. Жизнь врожденныхъ идей или предзнанiй въ области сознательнаго разуменiя есть вся жизнь человека и жизнь всего человечества въ его поступательномъ движенiи.

Учебный предметъ педагогiи - дать пищу врожденнымъ идеямъ человека; ея единственно верная метода - прiучить умственныя силы ребенка къ сопряженiю понятiй, посредствомъ котораго онъ могъ бы самъ переходить отъ известнаго къ неизвестному, отъ частнаго къ общему и отъ общаго къ частному; первый прiемъ педагогiи - укрепить умственныя силы ребенка надъ темъ, что ребенокъ уже знаетъ, но въ чемъ не отдаетъ еще себе отчета; затемъ: сообщить ему новыя понятiя, хотя неполныя, но верныя и постепенно прiучить его самаго видеть связь между ними и пополнять пробелы, остающiеся необходимо во всякомъ преподаванiи.. Способы усовершенствованiя педагогiи зависятъ во-первыхъ, отъ общаго усовершенствованiя всей области наукъ, во-вторыхъ, отъ положительныхъ наблюденiй надъ процессомъ умственнаго развитiя человека - почти съ его рожденiя".

Въ 1834 г. вышла первая детская сказка Одоевскаго "Городокъ въ табакерке". За ней последовали другiя, напечатанныя большею частью въ "Детскомъ журнале". Въ 1871 г. Д. Ф. Самаринъ издалъ все детскiя сказки Одоевскаго въ III т. "Библiотеки для детей и для юношества". Белинскiй признавалъ за Одоевскимъ удивительную способность писать для детей {Белинскiй, Сочин. XI. 180, 542.}. Достоинства Одоевскаго, какъ детскаго писателя, заключаются въ уменiи принаравливать сюжеты къ детской фантазiи, въ живости и увлекательности разсказа, въ ясности изложенiя и простоте языка. Къ детскимъ сказкамъ Одоевскаго враждебно отнеслись славянофилы. "Все наше просвещенiе, говоритъ Хомяковъ, отправлялось отъ глубокаго убежденiя въ своемъ превосходстве и въ нравственной ничтожности той человеческой массы, на которую оно хотело действовать. Всякiй членъ общества думалъ такъ же, какъ изящный повествователь нашего времени, что любая девочка изъ любаго общественнаго заведенiя (намекъ на "Сиротинку" Одоевскаго) можетъ и должна произвести духовный переворотъ во всякой общине русскихъ дикарей" {Хомяковъ, Полн. собр. соч. 1861. I. 59.}. K. Аксаковъ въ "Moсковск. Сборнике" 1849 г., не называя Одоевскаго прямо по имени, относитъ его въ разрядъ техъ писателей аристократовъ, которые берутся писать повести изъ простонародной жизни, вовсе не зная простаго народа {Пыпинъ, Историч. очерки. 1873. 321.}. Лучшее доказательство художественнаго достоинства детской сказки, состоитъ въ томъ, что дети и взрослые читаютъ ее съ большимъ удовольствiемъ. Такого рода сказки есть y Одоевскаго; напр. коротенькая, но въ высокой степени гуманная и прелестная по изложенiю сказка о жителе Афонской горы {Одоевскiй, Детск. сказки. 141--143.}.

Одновременно съ выходомъ въ светъ первыхъ детскихъ сказокъ Одоевскiй издалъ "Сборникъ детскихъ песенъ", который былъ неблагосклонно встреченъ критиками. По отзыву Белинскаго, стихи плохи {Белинскiй, Сочин. XI. 182.}. Одоевскiй никогда не писалъ стиховъ, и настоящiй опытъ доказалъ лишь его несостоятельность въ стихосложенiи. Сборникъ более не издавался, и въ настоящее время составляетъ библiографическую редкость.

Въ 1837 г. Одоевскiй въ "Литерат. Прибавленiяхъ къ Русск. Инвалиду" поместилъ статью объ игре Каратыгина въ роли Гамлета. Знаменитый трагикъ дорожилъ мненiемъ Одоевскаго {Рус. Арх. 1864.}.

Въ 1839 г. Одоевскiй участвовалъ въ предпринятой Краевскимъ покупке "Отечеств. Записокъ" Свиньина, которыя въ рукахъ новаго редактора высоко поднялись, благодаря критическимъ статьямъ Белинскаго и философскимъ и беллетристическимъ статьямъ Герцена {Современникъ 1861. II. 651.}.

Сближенiе кн. Одоевскаго съ M. A. Максимовичемъ началось еще въ 1824 г. Первая книга, изданная Максимовичемъ, "Зоологiя" вызвала y кн. Одоевскаго весьма сочувственную рецензiю въ Сыне Отечества. Мало того, Одоевскiй отыскалъ самого Максимовича, познакомился съ нимъ, ввелъ его въ кругъ литераторовъ и весьма радовался его научнымъ и литературнымъ успехамъ.

Въ 1833 г. Максимовичъ издалъ "Книгу Наума". Это была первая попытка въ нашей литературе представить полезное и вместе привлекательное чтенiе для простаго народа. "Я отъ вашей "Книги Наума" безъ ума отъ восхищенiя, писалъ Максимовичу Одоевскiй. Она вообще прекрасна. Вы совершенно попали въ тонъ необходимый въ семъ роде книгъ. Мне и въ голову не входило, что можно сделать краткую географiю столь замечательною для простолюдина, какъ сделалъ ее Наумъ. Появленiе вашей книги произвело во мне радость, которой я давно уже не испытывалъ при появленiи русскихъ книгъ; она хороша и сама по себе, и съ прекрасной целью, и во время". Одоевскiй предлагалъ Максимовичу совместныя работы по изданiю книгъ для народа, бралъ на себя издержки изданiя, предоставляя все выгоды Максимовичу {Кiевск. Старина. 1883. IV. 843. Въ письме къ Макс. отъ 10 iюня 1833 г. Од. упоминаетъ о своей статье "Краткое понятiе о химiи", напеч. во 2 кн. "Журн. Общеполезн. сведенiй", a въ другомъ письме безъ хронолог. пометы говоритъ о двухъ своихъ не напечатанныхъ статьяхъ: Сцене изъ Петра Пустынника и Детской книжке.}. Неизвестно, какъ отнесся къ этому предложенiю Максимовичъ. Дело совместнаго изданiя народныхъ книгъ не состоялось. Но добрая мысль уже запала въ душу Одоевскаго, и онъ привелъ эту мысль въ исполненiе черезъ десять летъ.

Въ 1843 г. Одоевскiй и Заблоцкiй издали первую книжку "Сельскаго Чтенiя". Въ 1848 г. вышла последняя книжка, четвертая. "Сельское Чтенiе" выдержало множество изданiй; такъ, первая книжка - 11, вторая 7. Число разошедшихся экземпляровъ громадно. И въ настоящее время "Сельское Чтенiе" превосходное чтенiе для простаго народа. Въ 40-хъ годахъ это изданiе было единственнымъ и исключительнымъ. Въ "С. Чт." говорятъ съ крестьяниномъ на языке вполне ему понятномъ о предметахъ для него близкихъ и интересныхъ. Матерiалъ, доступный для народнаго пониманiя, обработанъ весьма тщательно. Въ однехъ статьяхъ излагаются правила нравственности, подкрепленныя искусно подобранными примерами назидательнаго свойства; въ другихъ статьяхъ изложены полезныя для крестьянъ практическiя сведенiя. Одоевскому въ "С. Чт." принадлежитъ 18 статей: "Что крестьянинъ Наумъ твердилъ своимъ детямъ, наставляя ихъ на добро", "Что такое чертежъ земли, иначе планъ, карта и на что все это пригодно", "O томъ, что дядя Ириней виделъ въ своей печке", "Кто такой дедушка Крыловъ", "Что такое чистота и къ чему она пригодна", "Что такое выставка сельскихъ произведенiй", "Врачебные советы" и др. Широко и многосторонно понималъ Одоевскiй идею народнаго образованiя. Вполне гуманно, человечно смотрелъ онъ на крестьянина, какъ на разумное существо, и не отказывалъ ему въ какой либо отрасли знанiя. Онъ предлагалъ крестьянину не одни наставленiя объ опрятности, не одни сведенiя объ овцахъ, лошадяхъ, коровахъ, полезныхъ и вредныхъ насекомыхъ. Исходя изъ той мысли, что крестьянину, какъ человеку, ничто человеческое не можетъ быть чуждо, Одоевскiй знакомилъ его съ книгопечатанiемъ, исторiей русской литературы, устройствомъ локомотива и т. п. Не многiе могли оценить гуманный и патрiотическiй подвигъ Одоевскаго, - могъ оценить Белинскiй, Максимовичъ, Квитка, Даль, еще пять-шесть выдающихся умовъ, и только. Крепостники смотрели на Одоевскаго съ насмешкой, какъ на чудака, измышляющаго какую-то литературу для ихъ холоповъ. Славянофилы принципiально отвергали интеллигентную литературу для народа, усматривая въ ней неуваженiе къ народной мудрости и подозревая влiянiе гнилаго запада.

Въ 1844 г. вышло собранiе сочиненiй Одоевскаго въ трехъ частяхъ. Произведенiя 20-хъ годовъ сюда не вошли за исключенiемъ "Санскритскихъ преданiй", - двухъ небольшихъ разсказовъ, написанныхъ въ 1824 г. Большая часть статей, вошедшихъ въ собранiе сочиненiй, была написана въ 30-хъ годахъ и первоначально помещена въ журналахъ: "Современнике", "Отеч. Зап." "Библ. д. Чт." и "Северныхъ цветахъ".

Въ первой части находятся "Русскiя ночи", - рядъ превосходныхъ статей, обнаруживающихъ все своеобразныя черты литературной деятельности Одоевскаго. Чтобы сделать свои философскiя мысли понятными для читателя, Одоевскiй пользуется и химiей, и медициной, и математикой. Отъ пророческаго тона онъ нисходитъ къ легкой шутке; везде смесь и пестрота. Везде видно сердечное убежденiе въ истинности изложенныхъ мненiй; везде видно искусство отъ простаго предмета восходить до мысли сильной и глубокой. По весьма остроумному замечанiю Дугера, Одоевскiй "descend avec facilité de la contemplation idéale à l"observation pratique et sème frequement la raison sous le caprice" {Douhaire, Le Decameron russe. Paris. 1865. Indrat.}.

Въ сочиненiяхъ Одоевскаго обнаруживается удивительная начитанность: "Когда вы читаете Русскiя Ночи Одоевскаго, говоритъ Скабичевскiй, васъ невольно поражаетъ универсальность и обстоятельность знанiй этого человека по самымъ разнообразнымъ отраслямъ. Можно положительно сказать, что до него и после него вы немного найдете въ Россiи людей, которые обладали бы такимъ обширнымъ энциклопедизмомъ" {Отечеств. Зап. 1870, т. 193. XI. 8.}.

Къ числу выдающихся чертъ сочиненiй Одоевскаго следуетъ еще отнести целомудренность мыслей и картинъ и наклонность оправдать человека. Нужно сравнить описанiе первой брачной ночи y Одоевскаго и Сенковскаго, чтобы убедиться въ деликатности перваго. Стоитъ прочитать въ {Сравни Соч. Одоевскаго II 23. съ соч. Сенковскаго. 1858. II.} "Княжне Мими" слова Одоевскаго въ оправданiе злаго нрава старой девы, чтобы убедиться въ томъ, что Одоевскiй не бросалъ камня въ порочнаго человека. {Одоевскiй, Сочин. II. 303--304.} Онъ находилъ, что "всякое страданiе можетъ измеряться лишь организацiей того существа, которое оно поражаетъ". {Тамъ же II. 48.}

Замечательная особенность Одоевскаго состоитъ въ томъ, что онъ не даетъ готовыхъ выводовъ, a вместе съ читателемъ, мало-по-малу, шагъ за шагомъ анализируетъ каждую мысль, каждое явленiе, и выводъ получается результатомъ какъ-бы обоюднаго труда. Одоевскiй сознавалъ непопулярность такого прiема литературной работы. За то мало на свете сочиненiй, действiе которыхъ было бы такъ благотворно на умственную самодеятельность читателя, какъ действiе "Русскихъ ночей".

Форма сочиненiй Одоевскаго, понимаемая какъ рамка, въ которую онъ вставлялъ свои мысли, большею частью не оригинальна. Изъ иностранныхъ писателей Гофманъ имелъ на Одоевскаго весьма сильное влiянiе. Графиня Растопчина называла Одоевскаго Hoffman II {Рус. Арх. 1864.}. Въ 20-хъ и 30-хъ годахъ сочиненiя Гофмана пользовались въ Россiи большимъ почетомъ. Несколько литературныхъ вечеровъ носили названiе серапiоновскихъ {Современ. 1861, кн. 2, с. 634.}. Некоторые писатели посещали винные погребки, следуя примеру Гофмана, который любилъ проводить время въ пивныхъ {Современ. 1861, кн. II (XI), с. 45.}. Внешняя форма "Русскихъ Ночей" несомненно навеяна серапiоновскими собранiями. Какъ y Гофмана четыре брата собираются вместе, и каждый изъ нихъ разсказываетъ какую нибудь длинную исторiю, - такъ y Одоевскаго поступаютъ четыре молодыхъ человека, не связанныхъ, правда, узами семейнаго родства, но темъ не менее близкихъ между собою по духовнымъ интересамъ. Giambatista Piranesi нарисованъ подъ непосредственнымъ влiянiемъ гофманскаго Серапiона. Въ обоихъ лицахъ изображено тихое, спокойное сумасшествiе. И Пиранези, и Серапiонъ помешаны на предметахъ возвышенныхъ. Сумасшествiе того и другаго одинаково возбуждаетъ въ читателе жалость и состраданiе. Обоихъ писатели заставляютъ разсуждать весьма логично. Оба служатъ доказательствомъ того положенiя, что между здравою и безумною мыслью трудно провести строгую разграничительную линiю {Гофманъ, Полн. собр. соч. перев. подъ ред. Гербеля и Соколовскаго. СПб. 1873, т. I, с. 18--34. Одоевскiй, Соч. 1844, т. I, с. 40--45.}. "Последнiй квартетъ Бетховена" подвергся влiянiю другого гофмановскаго сумасшедшаго, Креспеля. Въ "Посл. квар. Бетх." Одоевскiй между прочимъ развилъ ту мысль Гофмана, что безпокойная и странная деятельность художниковъ и поэтовъ, кажущаяся въ иныхъ случаяхъ сумасбродной, на самомъ деле весьма естественна, какъ проявленiе ихъ глубокой натуры, которая спешитъ выразить въ действiи то, что въ насъ только мысль" {Гофманъ, Соч. т. I, с. 34--64. Одоевскiй, Соч. 1844, т. I, с. 156--173.}. "Сильфида" и "Саламандра" Одоевскаго представляютъ поэтическое развитiе следующаго места изъ сочиненiй Гофмана: "... Земля, воздухъ, вода и огонь наполнены существами более высшими, но и более ограниченными, чемъ человекъ. Я не стану тебе объяснять сущности гномовъ, сильфовъ, ундинъ и саламандръ.

Духи эти постоянно жаждутъ соединенiя съ человекомъ, a зная, что люди всегда боятся такого знакомства, они употребляютъ всевозможныя хитрости, чтобы достичь своей цели и сгубить излюбленнаго ими человека. Хитрый духъ садится то въ цветокъ, то въ стаканъ воды, то въ пламя свечки, то въ какую нибудь блестящую вещицу и терпеливо ждетъ случая добиться своего.... Союзъ съ духомъ представляетъ всегда большую опасность уже потому, что духъ, связавшись съ человекомъ, отнимаетъ y него весь разумъ, сверхъ того жестоко мститъ ему за каждое малейшее оскорбленiе" {Гофманъ, Сочин. въ пер. Гербеля. СПб. т. IV, с. 301. Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 2, с. 104--141; 141--287.}. "Письма къ графине Растопчиной о привиденiяхъ, суеверныхъ страхахъ, обманахъ, магiи, кабалистике, алхимiи и другихъ таинственныхъ наукахъ" формой, быть можетъ и замысломъ, обязаны "Тайнамъ или замечательной переписке автора съ различными лицами" Гофмана {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 3, с. 307--359. Hoffmann"s Schriften. Erster Band. Stuttg. 1839, c. 218.}. Музыкальное образованiе Себастьяна Баха подъ руководствомъ старшаго брата, Христофора, въ изложенiи Одоевскаго, напоминаетъ музыкальное образованiе гофмановскаго Теодора {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 2, с. 219--234. Гофманъ, Сочин. въ пер. Гербеля. 1873, т. 1, с. 76.}.

Изъ иностранныхъ писателей, кроме Гофмана, на Одоевскаго влiяли Гете и Жанъ-Поль Рихтеръ. Талантъ Ж. -П. Рихтера былъ сродни таланту Одоевскаго. Поэтическiй дидактизмъ - отличительная особенность произведенiй обоихъ писателей.

Замечательно сходство по форме между некоторыми сочиненiями Одоевскаго и Сенковскаго. "Княжна Мими" (1834) Одоевскаго напоминаетъ "Всю женскую жизнь въ несколькихъ часахъ" (1833) Сенковскаго {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 2, стр. 287--355. Сенковскiй, Собранiе сочиненiй. 1858, т. 3, стр. 344--346.}. Въ обоихъ разсказахъ представлена злая клеветница, отъ интригъ которой въ разсказе Одоевскаго гибнетъ молодая дама, a въ разсказе Сенковскаго - девушка, институтка. "Похожденiя одной ревизской души" (1834) Сенковскаго имеютъ въ иныхъ местахъ сходство съ "Сказкой о Мертвомъ теле" (1833) Одоевскаго {Сенковскiй, Сочиненiя. 1858, т. 3, стр. 65. Одоевскiй, Пестрыя сказки. 1833. 29--53.} "Живой Мертвецъ" (1839) Одоевскаго весьма напоминаетъ "Записки домового" (1835) Сенковскаго. Въ обоихъ разсказахъ въ странствованiяхъ по земле покойниковъ раскрывается ихъ порочная жизнь {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 3, стр. 99--140. Сенковскiй, Сочин. 1858, т. 3.}. Я не думаю, чтобы Одоевскiй и Сенковскiй въ чемъ либо подражали другъ другу. Не смотря на то, что оба они были образованнейшiе и ученнейшiе люди своего времени, ихъ умственный и нравственный складъ представлялъ непримиримыя противоположности, и, понятно, что они одинъ другого терпеть не могли. Одоевскiй, дружелюбно относившiйся ко всемъ писателямъ, всегда чуждался Сенковскаго. Мелочный и злой эгоистъ Сенковскiй ненавиделъ Одоевскаго. Одоевскiй обвинялъ Сенковскаго въ своекорыстiи, мелкомъ скептицизме, непониманiи русскаго языка и русскихъ писателей. Сенковскiй зло издевался надъ сочиненiями Одоевскаго. Сходство несколькихъ произведенiй Одоевскаго и Сенковскаго объясняется общей избитой формой романтическихъ произведенiй. Чтобы заинтересовать читателя, писатели облекали свои мысли и наблюденiя въ фантастическiе образы и въ такомъ виде представляли ихъ на благоусмотренiе публики. Самъ Сенковскiй, не смотря на то, что называлъ романтизмъ безсмыслицей, смешнымъ, безвкуснымъ, уродливымъ и ложнымъ {Сенковскiй, Сочин. 1858, т. 1, стр. 412 и 421.}, не говорилъ о современныхъ литераторахъ и ученыхъ, не нарядивъ ихъ предварительно въ костюмъ мертвецовъ, демоновъ или чертей.

"Во все эпохи, говоритъ Одоевскiй въ предисловiи къ "Русскимъ Ночамъ", душа человека стремленiемъ необоримой силы, невольно, какъ магнитъ къ северу, обращается къ задачамъ, коихъ разрешенiе скрывается въ глубине таинственныхъ стихiй, образующихъ и связующихъ духовную жизнь и жизнь вещественную. Ничто не останавливаетъ сего стремленiя, ни житейскiя печали и радости, ни мятежная деятельность, ни смиренное созерцанiе. Сiе стремленiе столь постоянно, что иногда, кажется, оно происходитъ независимо отъ воли человека, подобно физическимъ отправленiямъ. Проходятъ столетiя; все поглощается временемъ: понятiя, нравы, привычки, направленiе, образъ действованiя; вся прошедшая жизнь тонетъ въ недосягаемой глубине, a чудная задача всплываетъ надъ утопшимъ мiромъ" {Одоевскiй, Сочин. I. Предис. 3.}. Такова, между прочимъ, задача человеческой жизни. "Зачемъ мы живемъ?" спрашиваетъ Одоевскiй y читателя. Решенiе этого вопроса онъ облегчаетъ темъ, что даетъ ему правильную постановку. Истина не передается, говоритъ онъ. Определенiе жизни должно выговорить въ собственной душе. Его нельзя передать другому; можно лишь навести, и то въ такомъ случае, когда этотъ другой путемъ самостоятельной работы внутренняго самоопределенiя дошелъ до приблизительно подобныхъ результатовъ. Одоевскiй человека, ищущаго разрешенiя загадки жизни, ободряетъ уверенiемъ, что "ненапрасно человекъ ищетъ той точки опоры, где могли бы примириться все его желанiя, где все вопросы, его возмущающiе, могли бы найти ответъ, все способности получить стройное направленiе. Для его счастья необходимо одно: светлая, обширная аксiома, которая обняла бы все и спасла бы его отъ муки сомненiя; ему нуженъ светъ незаходимый и неугасаемый, живой центръ для всехъ предметовъ, - словомъ, ему нужна истина, но истина полная, безусловная... Если существуетъ влеченье, то долженъ быть и предметъ привлекающiй, предметъ одного сродства съ человекомъ, къ которому тянется душа человека, какъ предметы земной поверхности притягиваются къ центру земли; потребность полнаго блаженства свидетельствуетъ о существованiи сего блаженства; потребность светлой истины свидетельствуетъ о существованiи сей истины, a равно и то, что темнота, заблужденiе, сомненiе противны природе человека; стремленiе человека постигнуть причину причинъ, проникнуть въ средоточiе всехъ существъ, - потребность благоговенiя свидетельствуютъ, что есть предметъ, въ который доверчиво можетъ погрузиться душа; словомъ, желанiе жизни полной свидетельствуетъ о возможности такой жизни, свидетельствуютъ, что лишь въ ней душа человека можетъ найти успокоенiе.

Грубое дерево, последняя былинка, каждый предметъ грубой вещественной природы доказываютъ существованiе закона, который ведетъ ихъ прямо къ той степени совершенства, къ которой они способны; съ начала вековъ естественныя тела развивались стройно и едиообразно и всегда достигали до полнаго своего развитiя.

Неужели высшая сила лишь человеку дала одно безответное желанiе, неудовлетворимую потребность, безпредметное стремленiе? {Тамъ же, т. 1, стр. 17 и 18.}

"Задача человека" подниматься отъ земли, не оставляя ее {Тамъ же, т. 1, стр. 156.}. Въ возвышенныхъ паренiяхъ своей души онъ не долженъ упускать действительность.

Символомъ неудовлетворимыхъ стремленiй крайняго идеализма y Одоевскаго служитъ неаполитанскiй архитекторъ Giambatista Piranesi. Въ необузданныхъ порывахъ своей творческой фантазiи Пиранези потерялъ всякое чувство меры, необходимо присущее истинно художественному таланту. Генiальными проэктами Пиранези восхишался Микель-Анджело; но никто не брался за ихъ осуществленiе. Проэкты были черезчуръ колосальны. Генiй Пиранези задыхался отъ непрактичности, неприменимости, невозможности осуществить замыслы. Пиранези является безумцемъ. Онъ желалъ соединить сводомъ Этну съ Везувiемъ для трiумфальныхъ воротъ, которыми начинается паркъ проэктированнаго имъ замка.

Но горе человечеству, когда оно ограничивается узкими интересами земли. Пренебреженiе высшими духовными стремленiями ведетъ въ гибели. Одоевскiй не допускаетъ возможности полнаго матерiализма. По его словамъ, человекъ такъ далекъ отъ всякаго совершенства, что не можетъ даже совершенно оскотиться. {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 1, с. 12.} Одоевскiй казнитъ смертью общество, отказавшееся отъ высшихъ духовныхъ интересовъ. Онъ жестоко нападалъ на Бентама, ученiю котораго приписывалъ черезчуръ матерiалистическiй характеръ. "Городъ безъ имени" тенденцiозное и потому одностороннее развитiе теорiи Бентама, что польза есть основное начало всехъ человеческихъ отношенiй, какъ политическихъ, такъ и моральныхъ. "Сохрани насъ Богъ, говоритъ Одоевскiй, сосредоточить все умственныя, нравственныя и физическiя силы на одно матерiальное направленiе, какъ бы полезно оно ни было: будутъ ли то железныя дороги, бумажныя прядильни, сукновальни или ситцевыя фабрики. Односторонность есть ядъ нынешнихъ обществъ, и тайная причина всехъ жалобъ, смутъ и недоуменiй; когда одна ветвь живетъ за счетъ целаго дерева, - дерево изсыхаетъ" {Тамъ же, т. 1, стр. 59.}.

Одоевскiй придавалъ чрезвычайно важное значенiе искусству въ жизни частной и общественной. Въ душе онъ былъ художникъ. Онъ былъ чутокъ къ прекрасному, где бы оно ни проявлялось, въ природе, картине, литературномъ произведенiи, зданiи, статуе или симфонiи. Въ определенiи значенiя эстетическаго образованiя для самобытной деятельности духа Одоевскiй следовалъ Шеллингу. Шеллингъ въ эстетическомъ чувстве виделъ непонятное начало, которое невольно соединяетъ предметы съ познанiями. Эстетическiя воззренiя Шеллинга господствовали въ 30-хъ и 40-хъ годахъ въ русской литературе. Надеждинъ, наприм., говоритъ объ эстетическомъ образованiи следующее: "Эстетическое образованiе есть довершенiе и венецъ нашей жизни: безъ него наша человеческая природа вызреть не можетъ. Оно должно оканчиваться поэзiею жизни, которая есть не что иное, какъ полное, гармоническое развитiе всехъ струнъ человеческаго бытiя нашего. Не будь этого развитiя - струны сiи никогда не издадутъ полныхъ и светлыхъ звуковъ. Вся жизнь наша превратится тогда въ протяжную монотонiю, хладную и мрачную. Въ нашихъ действiяхъ слышенъ будетъ тяжелый скрыпъ механической работы: наши познанiя будутъ отзываться унылою пустотою чахлаго педантизма. Безъ эстетическаго образованiя мы не можемъ вполне наслаждаться блаженствомъ человеческаго бытiя нашего!...." {Отеч. Зап. 1870, т. 193. Нояб. стр. 46.}

Одоевскiй признавалъ четыре общечеловеческихъ элемента: потребность истины, любви, благоговенiя и силы, или власти. {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 1, стр. 380.} Человеку дана привиллегiя творить особенный мiръ, где онъ можетъ соединять основные элементы въ какой хочетъ пропорцiи, даже въ ихъ настоящемъ естественномъ равновесiи; этотъ мiръ называется искусствомъ. Въ этомъ мiре человекъ можетъ найти символы того, что совершается или должно бы совершаться внутри и вокругъ него; но зодчiе этого мiра часто вносятъ и въ него ту несоразмерность между стихiями, которою они сами страдаютъ, не замечая того; другiе же счастливцы безсознательно такъ строятъ этотъ мiръ, что въ немъ отражается неожиданно та гармонiя, которая звучитъ въ душе самихъ зодчихъ" {Тамъ же, т. 1, стр. 382.} "Мiръ искусства безконеченъ" {Тамъ же, т. 1, стр. 252.}. Въ области искусства Одоевскiй первое место отводитъ поэзiи и музыке.

"Поэзiя всехъ вековъ и всехъ народовъ, говоритъ онъ, есть одно и то же гармоническое произведенiе; всякiй художникъ прибавляетъ къ нему свою черту, свой звукъ, свое слово: часто мысль, начатая великимъ поэтомъ, договаривается самымъ посредственнымъ; часто темную мысль, зародившуюся въ простолюдине, генiй выводитъ въ светъ немерцающiй; часто поэты, разделенные временемъ и пространствомъ, отвечаютъ другъ другу, какъ отголоски между утесами". {Тамъ же, т. 1, стр. 212 и 213.} Человекъ не можетъ отделаться отъ поэзiи. "Она, какъ одинъ изъ необходимыхъ элементовъ, входитъ въ каждое действiе человека, безъ чего жизнь {Курсивъ въ подлиннике.} этого действiя была бы невозможна; символъ этого психологическаго закона мы видимъ въ каждомъ организме; онъ образуется изъ углекислоты, водорода и азота: пропорцiи этихъ элементовъ разнятся почти въ каждомъ животномъ теле: но безъ одного изъ этихъ элементовъ существованiе такого тела было бы невозможно; въ мiре психологическомъ поэзiя есть одинъ изъ техъ элементовъ, безъ которыхъ древо жизни {Курсивъ въ подлиннике. } должно было бы исчезнуть: оттого даже въ каждомъ промышленномъ предпрiятiи человека есть quantum {Курсивъ въ подлиннике.} поэзiи, какъ наоборотъ, въ каждомъ чисто поэтическомъ произведенiи есть quantum {Курсивъ въ подлиннике. } вещественной пользы" {Тамъ же, т. 1, стр. 58.}. "Поэзiя, по словамъ Одоевскаго, досказываетъ жизнь" {Тамъ же, т. 1, стр. 5.}. "Не все досказывается мертвою буквою летописца; не всякая мысль, не всякая жизнь достигаетъ полнаго развитiя, какъ не всякое растенiе достигаетъ до степени цвета и плода; но возможность сего развитiя темъ не уничтожается; умирая въ исторiи, оно воскресаетъ въ поэзiи" {Тамъ же, т. 1, Предисловiе, стр. V.}. Поэтъ "читаетъ букву века въ светлой книге всевечной жизни, провидитъ естественный путь человечества и казнитъ его совращенiе" {Тамъ же, т. 1, стр. 31.}. Оттого Одоевскiй и называетъ поэта "первымъ судьею человечества" {Тамъ же, т. 1, стр. 31.}. Ни исторiя, ни теорiя поэзiи не создаютъ поэзiю" {Тамъ же, т. 1, стр. 30.}. Она зарождается отъ непосредственнаго чувства, природнаго дарованiя. Поэту необходимы знанiя. Ему полезно иногда нисходить до внешней природы, чтобы увериться въ превосходстве своей внутренней и легче уловить ея вечные законы. Поэту необходимо также иметь убежденiя, потому что для читателя вовсе не безразлично, какъ поэтъ относится къ темъ или другимъ явленiямъ мiра физическаго и нравственнаго" {Тамъ же, т. 1, стр. 172.}.

Воззренiе Одоевскаго на музыку такъ же широко и цельно, какъ и воззренiе его на поэзiю. Онъ говоритъ, что есть высшая степень души человека, которой онъ не разделяетъ съ природою, которая ускользаетъ изъ-подъ резца ваятеля; которую не доскажутъ пламенныя строки стихотворца, - та степень, где душа, гордая своею победою надъ природою во всемъ блеске славы смиряется предъ Вышнею Силою, съ горькимъ страданiемъ жаждетъ перенести себя къ подножiю Ея престола, и, какъ странникъ среди роскошныхъ наслажденiй чуждой земли, вздыхаетъ по отчизне; чувство, возбуждающееся на этой степени, люди назвали невыразимымъ; единственный языкъ этого чувства музыка; одни ея безпредельные, безграничные звуки обнимаютъ безпредельную душу человека {Тамъ же, т. 1, стр. 249 и 250.}. Замечательны слова Одоевскаго, что "все различiе между людьми есть только различiе страданiй" {Тамъ же, т. 1, стр. 109.} и что "музыка есть по преимуществу выраженiе человеческихъ страданiй" {Тамъ же, т. 1, стр. 82.}. Каждая мысль, выразившаяся въ музыкальномъ произведенiи, по мненiю Одоевскаго, одно лишь звено въ безконечной цепи мыслей и страданiй, a минута, когда художникъ нисходитъ до степени человека, есть отрывокъ изъ долгой болезненной жизни неизмеримаго чувства, каждое выраженiе котораго, каждая черта - родилась отъ горькихъ слезъ Серафима, заклепаннаго въ человеческую одежду, и часто отдающаго половину жизни, чтобъ только минуту подышать свежимъ воздухомъ вдохновенiя {Тамъ же, т. 1, стр. 166.}. Особенно много горя выражаетъ музыка Бетховена {Тамъ же, т. 1, стр. 170.}. Въ доказательство важности гуманизирующаго влiянiя музыки, Одоевскiй указываетъ на то обстоятельство, что по изследованiямъ филантроповъ "лишь те изъ преступниковъ склонны къ исправленiю, въ которыхъ оказывается расположенiе къ музыке" {Тамъ же, т. 1, стр. 363.}. Одоевскiй обвиняетъ современниковъ въ непониманiи настоящихъ достоинствъ музыки. "Гимнамъ, выражающимъ внутреннее человека, матерiальный духъ времени придалъ характеръ контраданса унизилъ его выраженiемъ небывалыхъ страстей, выраженiемъ духовной лжи, облепилъ бедное искусство блескомъ, руладами, трелями, всякою мишурою, чтобъ люди не узнали его, не открыли его глубокаго смысла! Случилась странность; все, что музыканты писали въ угожденiе духу времени, для настоящей минуты, для эффекта, ветшаетъ, надоедаетъ и забывается.... Россинiевскiй блескъ уже погасъ! A между темъ живетъ старый Бахъ! живетъ дивный Моцартъ".

Въ "Русскихъ Ночахъ" Одоевскiй неоднократно высказалъ мысль, что между чувствомъ и мыслью съ одной стороны и ихъ выраженiемъ съ другой лежитъ целая пропасть, которую не можетъ наполнить даже музыка при всей ея способности передавать тонкiя ощущенiя человеческой души. По моему мненiю, говоритъ онъ, каждый разговоръ, каждая речь есть обманъ, въ который мы впадаемъ сами и вводимъ другихъ; мы думаемъ, что говоримъ объ одномъ предмете, когда, вместо того, говоримъ о совершенно различныхъ предметахъ.... Мы къ данному слову присовокупляемъ еще какое-то понятiе, невыражаемое словами, понятiе, сообщенное намъ не внешнимъ предметомъ, но самобытно и безусловно исшедшее изъ нашего духа.... Мы говоримъ не словами, но чемъ то, что находится вне словъ, и для чего слова служатъ только загадками, которыя иногда, но отнюдь не постоянно, наводятъ насъ на мысль, заставляютъ насъ догадываться, пробуждаютъ въ насъ мысль, но отнюдь не выражаютъ ее.... Одно условiе понимать другъ друга: говорить искренно и отъ полноты душевной. Когда два или три человека говорятъ отъ души, они не останавливаются на большей или меньшей полноте своихъ словъ: между ними образуется внутренняя гармонiя; внутренняя сила одного возбуждаетъ внутреннюю силу другаго; ихъ соединенiе, какъ соединенiя организмовъ въ магнетическомъ процессе, возвышаетъ ихъ силу; они оба дружно съ быстротою неисчислимою переходятъ целые мiры различныхъ понятiй и согласно достигаютъ искомой цели; если этотъ переходъ выразить словами, то по ихъ несовершенству, они едва означатъ лишь конечныя грани: точку отправленiя и точку покоя; внутренняя нить, ихъ связывающая, для словъ недоступна. Оттого, въ живомъ, откровенномъ, искреннемъ разговоре, кажется, нетъ логической связи, a между темъ, лишь при этомъ гармоническомъ столкновенiи внутреннихъ силъ человека рождаются нежданно самыя глубокiя наблюденiя, какъ заметилъ мимоходомъ Гете... На этотъ процессъ обыкновенно не обращаютъ вниманiя, a между темъ онъ такъ важенъ, что безъ предварительнаго изученiя этого процесса всякое философическое понятiе, выраженное словами, есть не что иное какъ простой звукъ, могущiй иметь тысячи произвольныхъ значенiй; словомъ, безъ предварительнаго изученiя процесса выраженiя мыслей - никакая философiя невозможна {Одоевскiй, Сочин. 1844, т. 1, стр. 279--282. Далее Одоевскiй указываетъ на способность языка изменять значенiе слова, сохраняя неприкосновенной его форму: "Слово изящество то ли значило для людей прошлаго века, что для людей нынешняго? добродетель язычника была бы преступленiемъ въ наше время; вспомни злоупотребленiе словъ: равенство, свобода, нравственность. Это мало: несколько саженей земли и смыслъ словъ переменяется: баранта, вендетта, все роды кровавой мести - въ некоторыхъ странахъ значатъ долгъ, мужество, честь". При этомъ Одоевскiй замечаетъ: "Буквы природы постояннее буквъ человеческихъ: въ природе дерево всегда ясно и вполне выговариваетъ свое слово; дерево, подъ какими бы именами оно ни существовало въ языке человеческомъ... Дерево было деревомъ для всякого отъ начала вековъ". Разсужденiе Одоевскаго въ данномъ случае не совсемъ верно. Неизменная въ своей сущности, внешняя природа постоянно изменяется въ сознанiи человека. Дерево, цветокъ, радуга выговариваются въ душе человеческой путемъ продолжительной внутренней работы духа. Человекъ прежде всего человекъ, выговариваетъ ли онъ слово нравственнаго мiра или мiра физическаго. Въ обоихъ случаяхъ слово это изменчиво. Природа тогда только выскажется вполне, когда наступитъ на земле царство божiе, другими словами, когда человечество достигнетъ полнаго и всесторонняго духовнаго развитiя. "Дерево было деревомъ для всякаго отъ начала вековъ". Весьма трудно сказать, чемъ было дерево для человека въ начале вековъ. Несомненно только, что въ глубокой древности дерево представлялось человеку не совокупностью несколькихъ веществъ, развивающихся по непреложнымъ законамъ и химически разложимыхъ, но страшнымъ духовнымъ существомъ, которому ничего не стоитъ явиться передъ изумленными глазами человека въ виде многорукаго гиганта или существомъ слабымъ, тихимъ, которое способно говорить и плакать. Дерево сначала выговаривалось въ душе человека, какъ самостоятельное духовное существо, способное мыслить и чувствовать; потомъ оно стало выговариваться несколько иначе; человекъ отнялъ y него право на самостоятельность. Дубъ, сосна потеряли значенiе духовныхъ индивидуумовъ и подчинились одному родовому духовному существу, дубовому, сосновому, которое путемъ естественнаго упрощенiя, перешло въ лешаго, единственнаго властителя лесовъ. Н. С. }.

"Последнiй квартетъ Бетховена" написанъ Одоевскимъ съ целью представить те терзанiя, которыя долженъ испытывать талантъ отъ невозможности выразиться. "Никогда я не могъ выразить души своей, говоритъ Бетховенъ; никогда того, что представляло мне воображенiе, я не могъ передать бумаге: напишу ли? играютъ? не то!... не только не то, что я чувствовалъ, даже не то, что я написалъ" {Одоевскiй, Соч. I. 163.}.

Каждый человекъ, говоритъ Одоевскiй, обращаясь къ определенiю науки, долженъ образовать свою науку изъ существа своего индивидуальнаго духа. Следственно, изученiе не должно состоять въ логическомъ построенiи техъ или другихъ знанiй (это роскошь, пособiе для памяти - не более, если еще пособiе); оно должно состоять въ постоянномъ интегрированiи духа, въ возвышенiи его, другими словами, въ увеличенiи его самобытной деятельности {В. Одоевскiй, Соч. 1844, т. 1, стр. 287.}. После такого определенiя науки становятся понятны многочисленныя нападенiя Одоевскаго на односторон?ность научнаго движенiя въ XIX в. Разобщенность и раздробленность онъ признавалъ главнейшими недостатками западной науки. По его словамъ, "скоро изученiе незаметнаго насекомаго завладеетъ названiемъ науки" {Тамъ же, т. 1, стр. 309.}. Отъ дробленiя науки происходитъ безсилiе человека надъ природой. Въ доказательство этой мысли Одоевскiй предлагаетъ читателямъ на разрешенiе рядъ вопросовъ замечательныхъ для характеристики Одоевскаго, какъ многосторонняго ученаго. Напримеръ: Скажите мне, сделайте милость, химическiй составъ техъ или другихъ веществъ, употребляемыхъ въ пищу, какое можетъ иметь влiянiе на организмъ человека и следственно на одинъ изъ источниковъ общественнаго богатства? - Извините, это не моей части: я занимаюсь лишь финансовою наукою. Скажите, нельзя ли объяснить некоторыя историческiя происшествiя влiянiемъ химическаго состава веществъ, въ разныя времена употреблявшихся въ пищу человекомъ? - Извините, я не могу развлекаться изученiемъ исторiи - я химикъ. Скажите, действительно ли изящныя искусства и въ особенности музыка имеютъ такое сильное влiянiе на смягченiе нравовъ и какой именно родъ музыки? - Помилуйте, ведь музыка такъ, забава, игрушка, - когда мне ею заниматься - я юристъ. - Но можете ли мне объяснить значенiе обрядовъ, которые наблюдались въ древности жрецами Цибелы или земли? - Извините, филологiя до меня не касается - я агрономъ {В. Одоевскiй, Соч. 1844, т. 1, стр. 347--352.}.

Кроме односторонности и разрозненности, Одоевскiй указываетъ еще на одинъ, по его мненiю, существенный недостатокъ современнаго научнаго движенiя, именно, на преобладанiе въ научныхъ изследованiяхъ опыта, "не согретаго верою въ провиденiе и въ совершенствованiе человека" {Тамъ же, т. 1, стр. 100.}. Въ "Последнемъ Самоубiйстве" онъ представилъ, до какой нелепости можетъ дойти въ практическомъ примененiи философская теорiя, построенная путемъ чисто логическимъ {B. Одоевскiй, Соч. 1844, т. 1, стр. 100--112.}. Сочиненiе это есть не что иное, какъ своеобразное развитiе одной главы Мальтуса, именно той, въ которой Мальтусъ поставилъ вопросъ о соответствiи средствъ съ потребностями. Известно, что Мальтусъ решилъ этотъ вопросъ въ смысле неблагопрiятномъ для цивилизацiи. Одоевскiй возмущался теорiею Мальтуса и называлъ ее "последнею нелепостью въ человечестве" {Тамъ же, т. 1, стр. 28.}.

Въ основанiи всехъ разсужденiй Одоевскаго въ "Рус. Ноч." о науке лежатъ те же идеи, которыя имъ высказаны въ 1824 г. въ "Афоризмахъ". И тамъ, и здесь Одоевскiй требуетъ, чтобы въ научныхъ занятiяхъ соблюдалось присутствiе высшей, обобщающей, философской идеи. И тамъ, и здесь онъ одинаково признаетъ тесную связь наукъ между собою. Въ обоихъ случаяхъ онъ руководился идеями германской философiи, преимущественно философiи Шеллинга.

Одоевскiй всю свою жизнь стоялъ за просвещенiе, где бы оно ни встречалось, y русскихъ или y иностранцевъ. "Невежество не спасенье", говаривалъ онъ. У людей необразованныхъ те же страсти, что и y образованныхъ, "то же честолюбiе, то же тщеславiе, та же зависть, то же корыстолюбiе, та же злоба, та же лесть, та же низость, только съ тою разницею, что все эти страсти здесъ сильнее, откровеннее, подлее, a между темъ предметы мельче. Скажу более: человека образованнаго развлекаетъ самая его образованность, и душа его по крайней мере не каждую минуту своего существованiя находится въ полномъ униженiи: музыка, картина, выдумка роскоши - все это отнимаетъ у него время на низости... Я понялъ.... отчего безнравственность такъ тесно соединена съ невежествомъ" {В. Одоевскiй, Соч. 1844, т. II, стр. 110.}. Для характеристики благородной личности кн. Одоевскаго, прошедшаго много жизненыхъ испытанiй и видевшаго на своемъ веку бездну порочныхъ людей, весьма важно его убежденiе, что безнравственность происходитъ отъ невежества и что само несчастье въ значительной степени зависитъ отъ него. Ипсарскiй въ своихъ воспоминанiяхъ объ Обществе посещенiя бедныхъ говоритъ, что членамъ Общества случалось сталкиваться съ такою грязью и развратомъ, что приходилось невольно усомниться въ доброкачественности человеческой природы и спросить, не происходитъ ли более невежество отъ безнравственности, нежели безнравственость отъ невежества. {Русск. Арх. 1869, стр. 1021.} Светлый умъ Одоевскаго удержалъ при всехъ обстоятельствахъ лучшее понятiе о людяхъ.

Въ обширной области наукъ Одоевскiй первое место отводилъ философiи. "Въ храме философiи, говоритъ онъ, какъ въ высшемъ судилище определяются те задачи, которыя въ данную эпоху разрабатываются въ низшихъ слояхъ человеческой деятельности". Съ теченiемъ времени мiросозерцанiе Одоевскаго становилось все более яснымъ. Выступивъ врагомъ опытной философiи Бэкона, сторонникомъ ученiя о самопознающемъ духе и врожденныхъ идеяхъ, Одоевскiй въ конце своей жизни, въ 60-хъ годахъ, пришелъ къ тому заключенiю, что "законъ природы выражаетъ только окончательный выводъ опытовъ, произведенныхъ до известнаго времени. Аксiома 2×2=4 есть не что иное, какъ сокращенная формула опытнаго наблюденiя надъ темъ, какъ образуется число четыре. Въ насъ нетъ идей самобытныхъ. То, что мы называемъ идеей, есть выводъ изъ понятiй, кои въ свою очередь суть выводъ изъ разныхъ ощущенiй. Напримеръ, порокъ не есть нечто самобытное, какъ и болезнь, но повторенiе преступленiй или проступковъ, происходящее отъ ненормальнаго состоянiя духовнаго или телеснаго организма. Окончательный поворотъ Одоевскаго на сторону полнаго признанiя опыта, какъ все решающаго элемента въ сфере знанiя, выразился въ следующихъ его словахъ: "Абсолютная истина можетъ находиться лишь въ опытномъ наблюденiи, или, если угодно, въ формуле, которою это наблюденiе выражается" {Рус. Арх. 1874. II. 322--327.}. Спиритизмъ не нашелъ въ старике Одоевскомъ сторонника. Одоевскiй думалъ, что нетъ ни одного спиритическаго явленiя, которое нельзя было бы объяснить известными естественными законами, изложенными въ любомъ учебнике физики или физiологiи {Рус. Арх. 1874, к. 2, стр. 293.}.

Одоевскiй былъ не лестнаго мненiя объ исторiи. По его словамъ, наука эта не знаетъ, къ чему идетъ и чемъ можетъ быть. Она накладываетъ камень на камень, не зная, какое выйдетъ зданiе, сводъ или пирамида, или просто развалина, да еще и выйдетъ ли что нибудь {В. Одоевскiй, Соч. 1844, т. 1, стр. 357.}. "Нетъ нелепости, которой бы нельзя подкрепить указанiями на нелицемерныя скрижали исторiи и чемъ оне нелицемернее, темъ удобнее гнутся подъ всякiе выводы. Отчего это странное, безобразное явленiе? - все отъ одной причины: оттого, что историки, какъ метеорологи, думали возможнымъ останавливаться на второстепенныхъ причинахъ, - думали, что рядъ фактовъ можетъ ихъ привести къ какой нибудь общей формуле!.." {В. Одоевскiй, Соч. 1844, т. 1, стр. 359.} "Вы знаете также, что въ нашемъ веке аналитическая метода въ большомъ ходу; я не понимаю, какъ никто до сихъ поръ не догадался приложить къ исторiи того же способа изследованiй, какой, напримеръ, употребляютъ химики при разложенiи органическихъ телъ; сначала доходятъ они до ближайшихъ началъ тела, каковы, напр., кислоты, соли и др., наконецъ, до самыхъ отдаленныхъ его стихiй, каковы, напр., четыре основныхъ газа; первыя различны въ каждомъ органическомъ теле; вторыя - равно принадлежатъ всемъ органическимъ теламъ. Для этого рода историческихъ изследованiй можно было бы образовать прекрасную науку съ какимъ-нибудь звучнымъ названiемъ, напр., "Аналитической Этнографiи". Эта наука была бы въ отношенiи къ исторiи темъ же, что химическое разложенiе и химическое соединенiе въ отношенiи къ простому механическому раздробленiю и механическому смешенiю телъ, a вы знаете, какое различiе между ними: - вы раздробили камень; каждая частица камня остается камнемъ и ничего новаго вамъ не открываетъ; наоборотъ, вы можете собрать все эти частицы вместе и будетъ лишь собранiе частицъ камня - не более; напротивъ, вы разложили тело химически и находите, что оно состоитъ изъ элементовъ, которыхъ бы вовсе нельзя было предполагать по наружному виду тела; вы соединяете эти элементы химически и получаете снова разложенное тело, по наружному виду непохожее на свои элементы... Почему знать! можетъ быть историки посредствомъ аналитической этнографiи дойдутъ до некоторыхъ изъ техъ же результатовъ, до которыхъ дошли химики въ физическомъ мiре; откроютъ взаимное сродство некоторыхъ элементовъ, взаимное противодействiе другихъ, способъ уничтожать или мирить сiе противодействiе; откроютъ ненарокомъ тотъ чудный химическiй законъ, по которому элементы телъ соединяются въ определенныхъ пропорцiяхъ и въ прогрессiи простыхъ чиселъ, какъ одинъ и одинъ, одинъ и два и т. д., можетъ быть, наткнутся на то, что химики въ отчаянiи назвали каталитическою силою, т. е. превращенiе одного тела въ другое посредствомъ присутствiя третьяго, безъ явнаго химическаго соединенiя,... даже приблизятся, можетъ быть, и къ основнымъ элементамъ. Конечно, идеальною целью аналитической этнографiи было бы возстановить исторiю, т. е., открывъ анализисомъ основные элементы народа, по симъ элементамъ систематически построить его исторiю; тогда, можетъ быть, исторiя получила бы некоторую достоверность, некоторое значенiе, имела бы право на названiе науки, тогда какъ до сихъ поръ она только весьма скучный романъ, исполненный жалкихъ и неожиданныхъ катастрофъ, остающихся безъ всякой развязки, и где авторъ безпрестанно забываетъ о своемъ герое, известномъ подъ названiемъ человека". {B. Одоевскiй, Соч. 1844, т. 1, стр. 370--372.}

Не смотря на враждебное отношенiе къ матерiализму и экспериментализму, Одоевскiй и въ 40-хъ годахъ занимался усердно естественными науками. Онъ предсказалъ дарвиновскую теорiю развитiя органической жизни. Въ "Последнемъ Самоубiйстве" читаемъ: "вскоре между толпами явились люди, - они, казалось, съ давняго времени вели счетъ страданiямъ человека - и въ итоге выводили все его существованiе. Обширнымъ адскимъ взглядомъ они обхватывали минувшее и преследовали жизнь съ самаго ея зарожденiя. Они вспоминали, какъ она, подобно татю, закралась сперва въ темную земляную глыбу и тамъ, посреди гранита и гнейса, мало но малу, истребляя одно вещество за другимъ, развела новыя произведенiя, более совершенныя, потомъ, на смерти одного растенiя она основала тысячи другихъ; и истребленiемъ растенiй она размножила животныхъ; a какимъ коварствомъ она приковала къ страданiямъ одного рода существъ наслажденiя, самое бытiе другаго рода. Они вспоминали, какъ, наконецъ, чистолюбивая, распространяя ежечасно свое владычество, - она все более и более умножала раздражительность чувствованiя, и безпрестанно въ каждомъ новомъ существе, прибавляя къ новому совершенству новый способъ страданiя, достигла наконецъ до человека, въ душе его развернулась со всею своею безумною деятельностью и счастье всехъ людей возстановила противъ счастья каждаго человека" {В. Одоевскiй, Сочин. 1844. т. 1. с. 105.}. Воззренiя Одоевскаго на мiроустройство не чуждо поэтическаго мистицизма. "Во всехъ организмахъ, говоритъ онъ, есть какой-то таинственный будильникъ, который напоминаетъ имъ о необходимости питать свои элементы; оттого растенiе тянется цветкомъ къ солнцу, корнями жадно ищетъ земляной влаги". Животное, посредствомъ голода узнаетъ о необходимости усвоить себе некоторое количество азота... {Тамъ же. т. 1. с. 378.}.

Въ конце "Русскихъ Ночей", въ "Эпилоге" высказаны славянофильскiя мненiя о гнiенiи Запада, объ особенной исторической миссiи русскаго народа, мненiя, вызвавшiя строгую критику Белинскаго {Белинскiй, Соч. IX. 55--61.}.

Въ начале Эпилога Одоевскiй говоритъ, что скептицизмъ въ западной Европе убилъ веру, науки и искусства. Позднее, въ 50-хъ годахъ, Одоевскiй переменилъ свое мненiе о значенiи отрицанiя въ исторiи цивилизацiи. Онъ призналъ, что отрицанiе голословнаго авторитета или авторитета недостаточно выясненныхъ фактовъ есть дело великое, къ которому способны лишь генiи, и есть первое условiе успеховъ науки {Рус. Арх. 1874. II. 334.}. " Отличительный характеръ нашего времени, говоритъ Одоевскiй въ "Эпилоге", не есть собственно скептицизмъ, a желанiе выйти изъ скептицизма, чему-либо верить, чего-либо надеяться, желанiе ничемъ неудовлетворяемое и потому мучительное до невыразимости. Куда ни обращаетъ свой взоръ другъ человечества, везде онъ видитъ разрушенiе; все опровергнуто, все поругано, все осмеяно; нетъ жизни въ науке, нетъ святыни въ искусстве; нетъ мненiя, котораго противное не было подтверждено всеми доказательствами, возможными для человека. Такая несчастная эпоха противоречiя оканчивается темъ, что называется синкретизмомъ, т. е. соединенiемъ въ безобразную систему, вопреки уму, всехъ самыхъ противоречащихъ мненiй" {Одоевскiй, Соч. I. 308.}.

Кроме синкретизма, отличительнымъ характеромъ западнаго общества Одоевскiй считаетъ самую страшную всеразъедающую ложь. Ложь охватываетъ западнаго человека съ перваго дня рожденiя и сопутствуетъ ему на всемъ его жизненномъ пути. Люди убиваютъ другъ друга и уверяютъ при этомъ въ своемъ искреннемъ почтенiи и преданности, толкуютъ о желанiи народа, a имеютъ въ виду желанiе несколькихъ спекуляторовъ, венчаются и нарочно опускаютъ при совершенiи обряда то, безъ чего бракъ, при случае, можетъ почесться небывалымъ, проповедуютъ съ кафедры истины, сами не зная, въ чемъ оне состоятъ, провозглашаютъ любовь къ человечеству и продаютъ женъ и детей и т. д. {Одоевскiй, Сочиненiя. 1844. т. I. стр. 319--323.} Науки, вместо того, чтобы стремиться къ тому единству, которое одно можетъ возвратить имъ ихъ мощную силу, науки раздробились въ пухъ летучiй, общая связь ихъ потерялась, нетъ въ нихъ органической жизни: старый Западъ, какъ младенецъ, видитъ одне части, одни признаки - общее для него непостижимо и невозможно... Искусство уже не переносится въ тотъ чудный мiръ, въ которомъ, бывало, отдыхалъ человекъ отъ грусти здешняго мiра... Религiозное чувство на Западе? - оно было бы давно уже забыто, еслибъ его внешнiй языкъ еще не остался для украшенiя, какъ политическая архитектура, или iероглифы на мебеляхъ, или для корыстныхъ видовъ людей {Тамъ же. т. I. стр. 309--310.}. Литература Запада свидетельствуетъ только неодолимую тоску, отсутствiе всякаго верованiя, отрицанiе безъ всякаго утвержденiя. Промышленность Запада опирается на нищете и преступленiи {Тамъ же. т. I. стр. 325.}.

Одоевскiй находитъ необходимымъ привести западно-европейское просвещенiе въ настоящую оценку, чтобы удобно было определить, что должно изъ него заимствовать. "Мы поставлены на рубеже двухъ мiровъ, прошедшаго и будущаго, мы новы и свежи; мы непричастны преступленiямъ старой Европы... Все должны оживить мы, - вписать нашъ духъ въ исторiю ума человеческаго, какъ имя наше вписано на скрижаляхъ победы". Одоевскiй убеждаетъ западные народы смотреть на русскiй народъ безъ страха. Западъ найдетъ въ Россiи частью свои собственныя силы, сохраненныя и умноженныя, частью силы собственно русскiя, славянскiя, Западу неизвестныя.

Силы эти, по определенiю Одоевскаго, заключаются въ следующемъ: 1) чувство силы, выразившееся въ обрусенiи инородцевъ; 2) всеобъемлющая многосторонность духа, нашедшая прекрасное выраженiе въ Ломоносове и постоянно высказывающаяся въ удивительной воспрiимчивости русскаго народа; 3) чувство любви и единства; 4) чувство благоговенiя и веры, 5) существованiе веры въ счастье не одного большинства, но всехъ и каждаго; 6) въ присутствiи въ простомъ народе чувства общественнаго единенiя; 7) въ томъ, что народъ началъ свою литературную жизнь сатирою (?), т. е. строгимъ судомъ надъ самымъ собою; 8) въ естественномъ пониманiи музыкальной гармонiи помимо тоническаго изученiя.

Одоевскiй въ 40-хъ годахъ не былъ последовательнымъ славянофиломъ, да и самое славянофильство въ это время было въ зародыше. Славянофильскiй "Московскiй Сборникъ" вышелъ въ 1845 г., да и тутъ славянофильство не вполне выразилось. Коранъ славянофильства, известное письмо И. В. Киреевскаго къ графу Комаровскому о характере просвещенiя Европы и его отношенiи къ просвещенiю въ Россiи было написано въ 1852 г. До этого времени лишь Хомяковъ высказывался достаточно определенно, но высказывался въ небольшихъ статьяхъ.

Въ сочиненiяхъ Одоевскаго 40-хъ годовъ находятся два существенныхъ противоречiя развившемуся позднее славянофильству. Вопервыхъ, Одоевскiй высоко ставилъ преобразовательную деятельность Петра Великаго и вполне одобрялъ ее. Вовторыхъ, онъ умалчивалъ о православiи, какъ нацiональной особенности русскаго народа, и не виделъ въ вероисповеданiи необходимаго условiя исключительнаго развитiя.

Въ 50-хъ и 60-хъ годахъ Одоевскiй совершенно оставилъ свои славянофильскiя мненiя. Онъ преклонился передъ богатой европейской наукой, сделался поклонникомъ Запада, всецело перешелъ въ лагерь западниковъ. Въ "Наброскахъ и отрывкахъ", написанныхъ въ 50-хъ и 60-хъ годахъ въ тиши кабинета, высказано, между прочимъ следующее мненiе: "Народность есть слово довольно безтолковое по своей неопределенности и гораздо точнее и скромнее заменяется словомъ" народныйобычай, т. е. сопряженiе разныхъ физiологическихъ, климатическихъ и другихъ обстоятельствъ, имевшихъ при недостаточномъ умственномъ развитiи влiянiе на распространенiе разныхъ народныхъ поверiй, частью всегда разумныхъ, частью разумныхъ вчера, частью безсмысленныхъ съ самаго зарожденiя. Что все эти обстоятельства, при одинаковой обстановке действуя на поколенiе за поколенiемъ получаютъ некоторую оседлость - въ томъ нетъ сомненiя; но есть ли въ томъ путь - вопросъ другой... "Просвещенiемъ, говоритъ Одоевскiй въ другомъ месте "Набросокъ", выработывается достоинство человеческое вообще; полупросвещенiе лишь нацiональность, т. е. отрицанiе общечеловеческихъ правъ" {Рус. Арх. 1874. II. 279--281; VII. 42.}. Въ "Наброскахъ" Одоевскiй съ насмешкой говоритъ о славянофилахъ. "А что толкуютъ славянофилы о какомъ то допотопномъ славянотатарскомъ просвещенiи, то оно пусть при нихъ и остается, пока они не покажутъ намъ русской науки, русской живописи, русской архитектуры въ допетровское время; a какъ по ихъ мненiю вся эта допотопная сушь сохранилась лишь y крестьянъ, то мы можемъ легко увидеть сущность этого допотопнаго просвещенiя въ той безобразной кривуле, которою нашъ крестьянинъ царапаетъ землю, на его едва взбороненной ниве, въ его посевахъ кустами, въ неуменiи содержать рогатый скотъ, на который, изволите видеть, ни съ того, ни съ сего находитъ чума, такъ съ потолка, a не отъ дурнаго ухода, въ его курной избе, въ его потасовке жене и детямъ, въ особой привязанности свекровъ къ молодымъ невесткамъ, въ неосторожномъ обращенiи съ огнемъ и, наконецъ, въ безграмотности. Въ другомъ месте читаемъ: "А наши умники, кто вовсе считаетъ и грамоту деломъ безполезнымъ, кто хочетъ держать нашихъ умныхъ, но вполне невежественныхъ поселянъ на Часовнике! Какой нехристь будетъ отвергать и религiозную и нравственную пользу Часослова и Псалтыри". Но какой неучъ будетъ считать ихъ достаточными для геологическихъ, минералогическихъ, ботаническихъ, вообще для физическихъ сведенiй, къ уразумленiю промышленныхъ выгодъ, вообще, предметовъ отъ коихъ... зависитъ благосостоянiе, даже безопасность страны" {Рус. Архивъ. 1874. II. 286, 296.}.

Во второй и третьей частяхъ собранiя сочиненiй Одоевскаго находятся его собственно литературныя статьи, числомъ 25. "Къ сожаленiю, повести не по моей части, писалъ Одоевскiй граф. Растопчиной. Большая часть повестей Одоевскаго написаны въ духе крайняго романтизма, туманны, фантастичны и скучны. Изъ бытовыхъ разсказовъ Одоевскаго интересны: 1) "Исторiя о петухе, кошке и лягушке" (III. 141--161), представляющая живую картинку старой городской жизни, картинку въ чисто гоголевскомъ духе; 2) "Княжна Мими" (II. 287--355) довольно интересный образъ озлобленной старой девы; 3) "Черная перчатка" (II. 17--50), где изображены недостатки воспитанiя молодежи: 4) "Необойденный домъ" - любопытная переделка народнаго преданiя о человеке, засыпающемъ на многiе годы и потомъ просыпающемся (у Пушкина въ прелестномъ стихотворенiи "И путникъ усталый на Бога ропталъ").

Сочиненiя кн. Одоевскаго оказали влiянiе на современниковъ. Белинскiй говорилъ, что избранная молодежь съ восторгомъ читала некоторые разсказы Одоевскаго и говорила о нихъ съ темъ важнымъ видомъ, съ какимъ обыкновенно неофиты говорятъ о таинствахъ своего ученiя {Белинскiй, Соч. IX. 46.}. Г. Скабичевскiй въ первыхъ произведенiяхъ Герцена усматриваетъ влiянiе Одоевскаго {Отечеств. Зап. 1870, т. 193. 16.}. Нельзя не обратить вниманiе на значительное сходство "Записокъ доктора Крупова" съ темъ, что говорится въ "Рус. Ночахъ" Одоевскаго на 35--37 страницахъ (здесь высказывается мненiе, что между здравой и безумной мыслью нельзя провести верной, определенной черты). Влiянiе Одоевскаго на славянофиловъ также не подлежитъ сомненiю. Онъ многое высказалъ впервые изъ того, что впоследствiи подробно и обстоятельно развивали И. Киреевскiй, Хомяковъ и К. Аксаковъ.

О томъ, какъ современники Одоевскаго отнеслись къ "Собранiю" его сочиненiй, какъ поняли ихъ и оценили, ответъ долженъ дать разборъ критикъ. Во всехъ крупныхъ журналахъ и газетахъ появились отзывы о сочиненiяхъ Одоевскаго, именно: въ "Отеч. Зап." 1844, "Современнике" 1844, т. 36 стр. 233--235; Литерат. Газете 1844, No 36; Финскомъ Вестнике 1845, I. 35--51; Маяке 1844. XVII. 7--29, и Библ. для Чтенiя 1844, т. 66, стр. 1--9. Наиболее дельный и основательный отзывъ сделанъ Белинскимъ въ "Отеч. Зап.". "Некоторыя изъ произведенiй кн. Одоевскаго, говоритъ Белинскiй, можно находить менее другихъ удачными: но ни въ одномъ изъ нихъ нельзя не признать замечательнаго таланта, самобытнаго взгляда на вещи, оригинальнаго слога. Что же касается до его лучшихъ произведенiй, они обнаруживаютъ въ немъ не только писателя съ большимъ талантомъ, но и человека съ глубокимъ, страстнымъ стремленiемъ къ истине, съ горячимъ и задушевнымъ убежденiемъ, человека, котораго волнуютъ вопросы времени и котораго вся жизнь принадлежитъ мысли". Въ "Современнике" было замечено, что сочиненiя Одоевскаго заслуживаютъ всеобщаго вниманiя, даже изученiя, что душа автора растворена любовью къ общему благу, къ просвещенiю и нравственности. "Литерат. Газета" нашла, что сочиненiя Одоевскаго проникнуты живою и умною мыслью, согреты чувствомъ, блещутъ умомъ, талантомъ и образованностью. "Финскiй Вестникъ" призналъ сочиненiя Одоевскаго капитальнымъ прiобретенiемъ для искусства, по прелести языка и верности въ изображенiи страстей. Похвалилъ кн. Одоевскаго и "Маякъ", этотъ жалкiй журнальный обскурантъ стараго времени. Одинъ Сенковскiй разбранилъ Одоевскаго въ "Библ. д. Чт.", назвалъ его человекомъ помешаннымъ на дюжине пошлостей, пустымъ говоруномъ.

Издавъ въ светъ Собранiе сочиненiй Одоевскiй почти совсемъ прекратилъ литературную деятельность. Во второй половине 40-хъ и въ пятидесятыхъ годахъ онъ почти ничего не писалъ. Въ это время (1846--1861) онъ состоялъ помощникомъ директора Публичной библiотеки барона М. А. Корфа и, кроме того, заведывалъ Румянцовскимъ музеемъ. Но не служебныя занятiя отвлекли Одоевскаго отъ литературной деятельности. Онъ предался всецело деятельности филантропической. Одоевскому принадлежитъ первая мысль объ основанiи детскихъ прiютовъ. Ему же принадлежитъ и редакцiя устава этихъ учрежденiй {Московск. Ведомости 1869. No 50.}. Въ 1844 году его заботами была основана въ Петербурге Елисаветинская больница для малолетнихъ детей {Народная Школа 1869. No 5.}. Самое блестящее развитiе филантропической деятельности кн. Одоевскаго падаетъ между 1846--1855 годами, когда онъ состоялъ председателемъ Общества посещенiя бедныхъ. Въ это время имя кн. Одоевскаго сделалось популярнымъ среди беднаго населенiя столицы.

Общество посещенiя бедныхъ возникло въ 1846 г. Оно имело целью удостовериться въ настоящемъ положенiи жителей Петербурга, обращающихся съ просьбою о пособiи къ разнымъ благотворительнымъ лицамъ, и организовать правильную помощь действительно нуждающимся.

Помощь, по уставу Общества, оказывалась въ следующемъ виде:

1) престарелыхъ, увечныхъ больныхъ, сиротъ и детей бедныхъ родителей помещали въ учрежденныя Обществомъ благотворительныя заведенiя или хлопотали о помещенiи ихъ въ постороннiя благотворительныя учрежденiя и на счетъ частныхъ лицъ, и 2) прочимъ неимущимъ доставляли вспомоществованiе деньгами, одеждою, дровами и т. п. Вольнымъ оказывалось врачебное пособiе въ ихъ жилищахъ чрезъ медиковъ Общества съ безденежнымъ отпускомъ лекарствъ.

Члены Общества разделялись на а) членовъ благотворителей, б) членовъ посетителей и в) членовъ распорядителей.

Члены-благотворители взносили въ пользу Общества ежегодно известную плату или содействовали ему безмездно и постоянно своими трудами.

Члены-посетители обязаны были хотя одинъ разъ въ месяцъ посещать, по назначенiю Распорядительнаго Собранiя, бедныхъ столицы. Члены-распорядители составляли Распорядительное Собранiе, и одинъ изъ нихъ назначался председателемъ. При самомъ учрежденiи Общества, кн. Одоевскiй единогласно избранъ былъ председателемъ.

Почетнымъ попечителемъ Общества сначала состоялъ герцогъ Лейхтенбергскiй, a после его смерти въ 1852 г. В. кн. Константинъ Николаевичъ. Собранiя Общества, особенно въ первое время его существованiя, были многочисленны и блестящи. Все, что было замечательнаго и умнаго въ Петербурге, принадлежало Обществу. Почти весь аристократическiй мiръ стоялъ въ его спискахъ; не было ни одного литератора или журналиста, который не былъ бы членомъ Общества; его поддерживали финансовыя знаменитости; лучшiе доктора предлагали ему свои услуги. Огромный списокъ членовъ Общества украшался именами Императорской фамилiи, и первымъ между ними стоялъ Наследникъ Цесаревичъ, Александръ Николаевичъ. Распорядительное Собранiе прибегало къ самымъ разнообразнымъ мерамъ, чтобы привести средства Общества въ блестящее положенiе. Устраивались балы, концерты, спектакли, картинныя выставки, безпроигрышныя лоттереи. Въ бойкихъ местахъ выставлялись кружки. Неудивительно, что дела Общества шли великолепно. На его попеченiи состояло 15 тысячъ бедныхъ семействъ столицы. Было учреждено три рукодельныхъ, детскiй ночлегъ и при немъ школа, кузнецовское женское училище, общая квартира одинокихъ престарелыхъ женщинъ, семейная квартира, лечебница для приходящихъ и магазинъ {Русскiй Архивъ. 1869. Изд. 2-е. Стр. 1006 и след.}, где по дешевымъ ценамъ продавались беднымъ предметы первой житейской необходимости.

Блестящая деятельность Общества посещенiя бедныхъ продолжалась не долго. Она возбудила неудовольствiе въ правительственныхъ сферахъ. Сначала запрещенно было участвовать въ Обществе военнымъ, отчего Общество потеряло многихъ полезныхъ деятелей. Въ 1848 г. Общество посещенiя бедныхъ было присоединено къ Императорскому Человеколюбивому Обществу, попечителемъ котораго состоялъ петербургскiй митрополитъ, a помощникомъ попечителя известный Абр. Серг. Норовъ. Въ 1855 г. Общество посещенiя бедныхъ совсемъ закрылось.

Общество посещенiя бедныхъ лучшими сторонами своей деятельности обязано кн. Одоевскому. Самый уставъ общества былъ имъ составленъ {Рус. Арх. 1874. 2. 267.}. "Кн. Одоевскiй, говоритъ Инсарскiй, приносилъ часто толстыя тетради, которыя ему редко удавалось прочитать отъ начала до конца.. Начинались возраженiя, и все на него обрушивалось. Сдержать подобнаго напора онъ решительно не былъ въ состоянiи. Если онъ говорилъ и прекрасно, то никакъ не внушительно. Бурныя пренiя кончались темъ, что къ тремъ часамъ ночи князь клалъ свою недочитанную тетрадь въ портфель и, нисколько не злобствуя, привозилъ въ следующее заседанiе другую тетрадь, которую большею частью постигала та же участь. Кротость и доброта его умеряли все, и мы любили и уважали его безконечно, хотя каждый изъ насъ грубилъ ему и нападалъ на его произведенiя самымъ безцеремоннымъ образомъ. Я не могу безъ восторга говорить объ этой ангельской личности. Находясь долго въ самыхъ близкихъ съ нимъ отношенiяхъ, я получилъ къ нему глубокое благоговенiе, какъ къ безпримерному идеалу добра и чести.... Для кн. Одоевскаго Общество составляло семью, которой онъ предался всей душой, всеми матерiальными и моральными силами. Одна чистая любовь къ добру и людямъ руководила отношенiями его къ Обществу, точно такъ же, какъ она была основанiемъ всехъ действiй этого образцоваго христiанина и человека" {Рус. Арх. 1869. Изд. 2-е Стр. 1006 и след.}. По словамъ Путяты, принимавшаго деятельное участiе въ делахъ Общества, кн. Одоевскiй предался Обществу отъ души и въ полномъ смысле слова былъ его душою. Онъ посвятилъ ему все оставшееся отъ служебныхъ занятiй время и все средства, которыми могъ располагать при весьма ограниченномъ достатке своемъ. Имъ держалась внутренняя связь Общества; онъ соглашалъ мненiя и смягчалъ столкновенiя {Рус. Арх. 1874. 2. 265. }. По собственному признанiю покойнаго князя, онъ принесъ Обществу посещенiя бедныхъ въ теченiи 9 летъ въ жертву все, что могъ принести: трудъ и любовь. "Эти девять летъ, говоритъ онъ, поглотили мою литературную деятельность всю безъ остатка" {Рус. Арх. 1874. 2. 313.}.

Кн. Одоевскому принадлежала мысль объ основанiи лечебницы для приходящихъ. Въ 1848 г. онъ издалъ въ пользу Общества "Прошедшее въ настоящемъ" - небольшое извлеченiе изъ "Русскихъ Ночей", именно "Городъ безъ имени" и часть "Эпилога" (съ 308--314).

Когда было открыто гоненiе на Общество, для Одоевскаго наступило тяжелое время отстаивать любезное учрежденiе. Много страданiя должна была вынести добрая натура князя въ непосильной борьбе съ врагами Общества. Каждое предпрiятiе Одоевскаго въ пользу Общества встречало тупое противодействiе. Ему приходилось иногда хлопотать не о дозволенiи устроить концертъ или спектакль съ благотворительною целью, a o дозволенiи просить на то дозволенiе y генералъ-губернатора. "Мы должны, писалъ Одоевскiй Инсарскому, употреблять паровую машину, чтобы поднять соломенку" {Рус. Арх. 1869. Изд. 2. Стр. 1029.}.

Съ присоединенiемъ Общества пос. бед. къ Человеколюбивому Общ. Одоевскiй началъ сильную, хотя и безплодную борьбу съ канцелярiей последняго. На бумаги Человекол. Общ., поступавшiя въ Общество пос. бед., Одоевскiй смотрелъ какъ на личное оскорбленiе и не отвечалъ на нихъ до последней возможности. Какъ ни сильны были противники, Одоевскiй не унывалъ и не оставлялъ места председателя. По закрытiи Общества въ 1855 г., баронъ M. А. Корфъ, на отношенiе Велик. кн. Константина Николаевича, сделалъ следующее заявленiе о деятельности кн. Одоевскаго въ покойномъ Обществе. "Зная близко не только служебную, но и домашнюю жизнь князя и ценя вполне его заслуги по содействiю мне въ устроенiи Имп. Публ. Библiотеки и Румянцовскаго Музея, я съ симъ вместе много летъ былъ свидетелемъ того добросовестнаго и безкорыстнаго усердiя, скажу даже, совершеннаго самоотверженiя, съ которыми онъ, не щадя силъ, трудился на пользу бедныхъ и неимущихъ въ Обществе имъ созданномъ и въ немъ одномъ находившемъ главные элементы своей жизни" {Рус. Арх. 1870. Изд. 2. Стр. 927--931.}. Великiй князь, согласно отзыву барона Корфа, представилъ Одоевскаго къ награжденiю какимъ-нибудь особеннымъ знакомъ монаршаго благоволенiя. Проведавъ объ этомъ, Одоевскiй написалъ великому князю весьма замечательное письмо, въ которомъ отказывался отъ награды за свою деятельность въ Обществе пособiя беднымъ. "Мне, русскому человеку, дорога всякая монаршая милость, и по моей действительной службе я не былъ ею оставленъ; но я всегда отклонялъ отъ себя всякую награду по благотворительнымъ учрежденiямъ; ибо въ моихъ глазахъ занятiя сего рода въ сравненiи со службою не что иное, какъ всякое другое житейское занятiе; тамъ святой долгъ; здесь просто добрая воля и удовлетворенiе внутреннему влеченiю. То, что я делалъ, сделалъ бы всякiй другой при техъ обстоятельствахъ, въ которыя я былъ поставленъ" {Рус. Арх. 1870. Изд. 2. 927.}.

Денежныя средства Одоевскаго были весьма ограничены. Въ Выборгской губернiи онъ имелъ небольшую мызу, Ронгасъ, - "кусочекъ камня посреди воды" {Рус. Арх. 1869, стр. 1030.}. Мыза не приносила дохода {Современ. Известiя 1870. No 54.}. Одоевскiй жилъ получаемымъ за службу жалованьемъ. Изъ того немногаго, что онъ получалъ, онъ весьма не малую часть уделялъ беднымъ {Московск. Вед. 1869. No 50.}. "Самъ весьма скудный въ средствахъ, говоритъ Инсарскiй, онъ положительно готовъ былъ отдать свою рубашку ближнему" {Рус. Арх. 1869. 1015.}. Свидетельство это подтверждаютъ В. А. Соллогубъ {Голосъ 1869. No 72.} и А. И. Кошелевъ {Въ память о кн. В. Ф. Од. Зас. Общ. Любит. Рос. Слов. 1869 г. апр. 13.}. Одоевскiй ходатайствовалъ по деламъ Кольцова {Рус. Арх. 1864, 833--838.} и Фета {Голосъ 1869. No 171.}, хлопоталъ о разрешенiи напечатать "Мертвыя души" Гоголя {Рус. Арх. 1864. 840, 841. }, принималъ деятельное участiе въ постановке на сцену "Жизнь за царя" М. И. Глинки {Рус. Арх. 1864. 840, 841. }, покровительствовалъ известному граверу Серякову {Русская Старина 1875. XIV. 344.}, поддерживалъ г. Пятковскаго на первыхъ порахъ его служебной и литературной деятельности {Историч. Вестн. 1880. IV.}.

Въ 1850 г. Одоевскiй предпринялъ путешествiе заграницу. Онъ посетилъ Францiю, Германiю и Швейцарiю; заграницей онъ изучалъ музыку. Въ Париже Одоевскiй познакомился съ Шеве и основательно усвоилъ его цифровую методу музыкальнаго обученiя {День. 1864. No 40.}. Въ 1857 г. онъ издалъ заграницей брошюру на французскомъ языке, въ опроверженiе ложныхъ мненiй иностранцевъ о Россiи. Въ 1858 г. онъ ездилъ въ Веймаръ депутатомъ отъ Публичной Библiотеки на юбилей Шиллера.

Путешествiе заграницу помогло Одоевскому отрешиться отъ прежняго славянофильства, раскрыло ему богатство европейской культуры, высокую степень западной гражданственности и должно было несколько успокоить его после техъ безпокойствъ и непрiятностей, которыя ему причинила деятельность въ Обществе посещенiя бедныхъ.

За годъ до переселенiя Одоевскаго въ Москву, въ 1861 г. произошло великое событiе освобожденiя крестьянъ изъ-подъ крепостной зависимости. Въ бумагахъ князя сохранилось небольшое стихотворенiе, написанное имъ по поводу этого событiя:

Тобой свершилося желанное веками;
Возрадовалась Русь, довольна и горда,
И празднуетъ народъ.... молитвой и слезами
Великiй первый день свободнаго труда.

Рус. Арх. 1871. 186.

Въ 1864 г. вышло "Довольно" Тургенева. "Полно метаться, полно тянуться, сжаться пора, писалъ Тургеневъ. Пора взять голову въ обе руки и велеть сердцу молчать. Полно нежиться сладкой негой неопределенныхъ, но пленительныхъ ощущенiй; полно бежать за каждымъ новымъ образомъ красоты; полно ловить каждое трепетанiе ея тонкихъ и сильныхъ крылъ. Все изведано, все перечувствовано много разъ.... Усталъ я. Что мне въ томъ, что въ это самое мгновенье заря все шире, все ярче разливается но небу, словно раскаленная какою то все - победною страстью? Что въ томъ, что въ двухъ шагахъ отъ меня, среди тишины, и неги, и блеска вечера, въ росистой глубине неподвижнаго куста соловей вдругъ сказался такими волшебными звуками, точно до него на свете не водилось соловьевъ, и онъ первый запелъ первую песнь о первой любви? - Все это было, было, повторялось, повторяется тысячу разъ и какъ вспомнишь, что все это будетъ продолжаться такъ целую вечность - словно по указу, по закону - даже досадно станетъ!.... Строго и безучастно ведетъ каждаго изъ насъ судьба, и только на первыхъ порахъ мы, занятые всякими случайностями, вздоромъ, самими собою - не чувствуемъ ея черствой руки. Пока можно обманываться и не стыдно лгать, можно жить и не стыдно надеяться. Истина, неполная истина - о той и помину быть не можетъ; но даже та малость, которая намъ доступна - замыкаетъ тотчасъ намъ уста, связываетъ руки, сводитъ насъ на нетъ. Тогда одно остается человеку, чтобы не погрязнуть въ тине самозабвенiя..., самопрезренiя: спокойно отвернуться отъ всего, сказать: довольно, и скрестивъ на пустой груди ненужныя руки, сохранить последнее, единственно доступное ему достоинство, достоинство сознанiя собственнаго ничтожества {Тургеневъ, Сочиненiя. VIII. 50--52.}.

Прочиталъ это грустное размышленiе Одоевскiй, шестидесятилетнiй старикъ, и написалъ въ 1865 г. возраженiе на "Довольно", написалъ "Недовольно", полное юношеской веры въ истину и красоту {Беседы Общ. Любит. Рос. Слов. 1865. I. 65--84.}. Одоевскiй возражаетъ по пунктамъ тургеневскаго "Довольно".

"Въ минуту внезапной усталости художникъ вымолвилъ слово "Довольно!" - широкое и коварное слово. Какъ! - взялъ онъ y насъ родное русское слово, въ своихъ произведенiяхъ прiучалъ насъ читать самихъ себя, - и вдругъ ни съ того, ни съ сего, художникъ говоритъ: "будетъ съ васъ! довольно!" нетъ; такъ легко съ нами онъ не разделается! своей умною мыслью, своею изящною речью онъ закабалилъ себя намъ; - намъ принадлежитъ каждая его мысль, каждое чувство, каждое слово; они наша собственность и мы не намерены уступить ее даромъ...

Приходитъ на умъ и другое. Да выговорилась ли суть этого слова? Здесь не одна ли буквенная оболочка, подъ которой зародилось другое, новое слово? Не впервые буквамъ обманывать людей вообще, a въ особенности художниковъ.... Человекъ роетъ землю, подумаешь - могила; ничего не бывало! онъ просто садитъ дерево. Дерево отцвело, плодъ свалился, падаютъ пожелтевшiе листья - прощай дерево!.... ничего не бывало; плодъ осеменилъ землю, листья прикрыли его, - да прорастетъ зародышъ!

"Довольно", потому что все изведано, потому что "все было, было, повторялось, повторяется тысячу разъ: и соловей, и заря и солнце". - Что, если бы какая чудодейная сила потешила художника и, въ угоду ему, ничто бы въ мiре не повторялось? соловей бы пропелъ въ последнiй разъ, солнце не взошло бы заутра, кисть навсегда бы засохла на политре, порвалась бы последняя струна. Замолкъ бы человеческiй голосъ, наука выговорила бы свое последнее слово? - что же затемъ? мракъ, холодъ, безконечное безмолвiе и ума и чувства.... о! тогда человекъ действительно получилъ бы право сказать: "довольно!" т. е. дайте мне опять тепла, света, речи, пенiя соловья, шелеста листьевъ въ полумраке леса, дайте мне страданiе, дайте просторъ моему духу, развяжите его деятельность, хотя бы въ ней была для меня отрава словомъ, возсоздайте неизменяемость законовъ природы!

Пусть снова возникнутъ предо мною неразрешенные вопросы, сомненiя, пусть солнце будетъ ровно отражаться и въ безбрежномъ море и въ капле утренней росы, повисшей на былинке.

Въ самомъ ли деле мы когда нибудь стареемся? Этотъ вопросъ подлежитъ еще большому сомненiю. То, что я думалъ, чувствовалъ, любилъ, выстрадалъ вчера, за 20, за 40 летъ, - не состарелось, не прошло безследно, не умерло, но лишь преобразилось: старая мысль, старое чувство отзывается въ новыхъ чувствахъ: на мое новое слово, какъ сквозь призму, ложится разноцветный оттенокъ бывшаго.... Наконецъ: неужели художникъ запертъ въ художественной сфере? неужель та могучая творческая сила, что дана ему при рожденiи, не должна проникать и за пределы этой сферы? - "Я сегодня ужъ слишкомъ заработался", говоритъ Питтъ. - "дайте мне другой портфель". Такiя слова можетъ, даже обязанъ привести каждый свыше одаренный человекъ, - будь онъ художникъ, ученый, служака, промышленникъ. Даровитая организацiя - эластична: она не имеетъ права вкопать свой талантъ въ землю; она должна пустить его въ куплю, где бы ни привелось - a работы на земле много, да и работа неотложная, многосторонняя; всехъ зоветъ она - и юнаго и стараго; на всехъ ее хватитъ, и все ей нужно, и часто именно то, чемъ Господь одаряетъ художника: безъ эстетической стихiи ничто не спорится; одной механикой и дельной мышеловки не состроишь.

Правда, после дня настаетъ ночь, после борьбы усталость. Какъ мягка, какъ отрадна та метафизическая постель, которую мы стелемъ себе, собираясь на покой! какъ привольно протянуться въ ней, убаюкивая себя мечтами о тщете человеческой жизни, о томъ, что все скоротечно, что все должно когда нибудь кончиться: и силы ума, и деятельность любви, и чувство истины. - все, все - и бiенiе сердца и наслажденiе искусствомъ, природою; что всему конецъ могила. Не все ли равно, немного позже, немного раньше? - Эти минуты сторожитъ злейшiй изъ враговъ человеческихъ, хитрейшiй изъ льстецовъ: духовная лень, и злой духъ много напеваетъ намъ такихъ песенъ. Но къ счастью противъ злаго духа возстаетъ нашъ ангелъ хранитель: любовь! любовь всеобъемлющая, всечующая, всепрощающая, ищущая деланiя, ищущая всезнанiя, какъ подготовки къ своему деланiю.

Прочь унынiе! прочь метафизическiя пеленки! не одинъ я въ мiре, и не безответенъ я предъ моими собратiями - кто бы они ни были: другъ, товарищъ, любимая женщина, соплеменникъ, человекъ съ другаго полушарiя. - То что я творю, - волею или неволею, прiемлется ими; не умираетъ сотворенное мною, но живетъ въ другихъ жизнью безконечною. Мысль, которую я посеялъ ceгодня, взойдетъ завтра, черезъ годъ, черезъ тысячу летъ; я привелъ въ колебанiе одну струну, оно не исчезнетъ, но отзовется въ другихъ струнахъ гармоническимъ гласовнымъ отданiемъ. Моя жизнь связана съ жизнью моихъ прапрадедовъ; мое потомство связано съ моею жизнью. Неужели что либо человеческое можетъ быть мне чуждо? Все мы круговая порука.

VII, VIII, IX, X, XI.

Какъ въ мiре науки, такъ и въ мiре чувства минуты любви, вдохновенiя, слово науки, даже просто доброе дело, не покидаютъ насъ и среди самой горькой душевной тревоги, - но светлой полосой ложатся между нашихъ мрачныхъ мечтанiй. Благословимъ эти минуты. Оне не только были, оне намъ присущи; оне живутъ въ самомъ нашемъ отрицанiи.

Кто имеетъ право сказать: "въ последнiй разъ" и подобно зверку опуститься въ глубь и заснуть? Да и во сне будутъ мерещиться "и солнышко, и травка, и голубыя ласковыя воды" - и на яву мы невольно будемъ искать ихъ. Есть въ духе человека потребность и думать и чувствовать, какъ въ пчеле-работнице потребность строить ячейку. Для чего, для кого пчела строитъ ее? для чего она наполняетъ ее медомъ, собираемымъ съ опасностью для жизни? можетъ быть не она воспользуется этой ячейкой, этимъ медомъ, - воспользуются другiя, ей неизвестныя существа, воспользуется царица и ея новое племя. Но какъ заметилъ, кажется, Кювье, пчела носитъ въ себе образъ ячейки, геометрическiй призракъ; - осуществить этотъ образъ, этотъ призракъ, есть непреодолимое призванiе пчелы; въ исполненiе этого призванiя должно быть вложено особаго рода наслажденiе, - и безъ него жизнь пчелы осталась бы неудовлетворенною.

Судьба! - что это за дама? откуда она вышла? где живетъ она? любопытно было бы о томъ проведать. По свету бродитъ лишь ея имя, въ роде того исполи?скаго морскаго змея, о которомъ ежегодно писали въ газетахъ, но который еще не потопилъ ей одного корабля и надняхъ обратился въ смиреннаго моллюска. Никто еще не подвергался такой напраслине, какъ судьба - невидимка. Все мы больны одною болезнью: неприложенiемъ рукъ, но мы какъ то стыдимся этой болезни и находимъ удобнее сваливать продукты нашей лени на судьбу, благо она безответна. - Съ "самозабвенiемъ и самопрезренiемъ" далеко не уйдешь: нужна во всехъ случаяхъ жизни известная доля самоуверенности: въ битве ли съ жизнью, въ битве ли съ собственною мыслью. Надобно уметь прямо смотреть въ глаза другу и недругу, и успеху и неудаче. Но скажутъ: что за радость жить целый векъ на стороже! пожалуй уподобишься тому чудаку, описанному y Гофмана, который и въ ясную погоду ходилъ съ зонтикомъ, a на зонтике былъ приделанъ громовой отводъ, - потому что, разсуждалъ чудакъ, были случаи громовыхъ ударовъ и при безоблачномъ небе. - Пограничная линiя между разумнымъ и смешнымъ весьма тонка и неопределенна, но изъ этого не следуетъ, чтобы ея не было, и чтобы человекъ былъ не въ силахъ стать по ту или по сю сторону этой линiи. Все зависитъ отъ уменья обращаться съ жизнью, отъ смысла, который мы придаемъ ея явленiямъ.

Слова! слова! но подъ словами мысль, a всякая мысль есть сила, действуетъ ли она на другую мысль, приводитъ ли въ движенiе матерiальныя силы. Неужель наука и искусство напрасно проходятъ по мiру?

Вообразимъ себе, что въ одну несчастную минуту собрались бы высшiе и нисшiе деятели нашего времени и, убедившись въ тщете жизни человеческой, т. е. въ тщете науки и искусства, общимъ согласiемъ положили: прекратить всякую ученую и художественную деятельность чемъ бы эта попытка кончилась? во-первыхъ стало бы на семъ свете немножко скучнее, a во-вторыхъ - такой попытке никогда не удаться. И наука, и искусство появились бы вновь, но въ какомъ либо искаженномъ виде, ибо нельзя убить стихiю человеческаго организма, столь же важную, какъ и все другiя стихiи, не истребивъ самого организма...; человеку каменнаго века простительно было бы горевать о тщете человеческой жизни; но мы, проследившiе работу человека отъ каменной эпохи до нашей, мы, сознающiе святую связь между наукой, искусствомъ и жизнью,.... имеемъ ли право предаваться унынiю и взывать къ бездействiю.

Красота - есть ли дело условное? мне кажется этотъ вопросъ и существовать не можетъ. Вопросъ не въ красоте того или другаго произведенiя, a въ чувстве красоты, a это чувство, эта потребность суть стихiи, общiя всемъ людямъ. Что нужды, что китаецъ любуется картиной безъ перспективы, или исследованiемъ звуковъ, для насъ непонятнымъ, - дело въ томъ, что онъ любуется, что онъ находитъ удовлетворенiе своей потребности изящнаго...

Еще разъ - не погибаетъ ничто, ни въ деле науки, ни въ деле искусства; проходятъ, сокрушаются временемъ ихъ вещественныя проявленiя, но духъ ихъ живетъ и множится. Правда, не безъ борьбы достается ему эта жизнь, но самая эта борьба, записанная исторiею, есть для насъ назиданiе и ободренiе на дальнейшее подвиженье (прогрессъ).... Наука.... спокойнымъ, ровнымъ, но непрестаннымъ шагомъ идетъ по земле, разсыпая свои милости направо и налево. Зиждительница градовъ и весей, она поднимается и въ чертоги, не обходитъ ни утлой хижины, ни кельи ученаго труженика, ни судейской камеры. Всюду она охраняетъ, живитъ, укрепляетъ. И таково свойство ея благодеянiй, что они не быстро проходятъ, какъ многое въ подлунномъ мiре; каждый шагъ науки есть новый деятельный центръ, новое солнце, отъ котораго и светъ, и тепло, и радуга...... Исчисленiе все более и более разростающихся успеховъ науки обыкновенно прерывается вопросомъ..., такъ сказать, домашнимъ: стали ли мы отъ того счастливее? на этотъ стародавнiй вопросъ осмелюсь отвечать решительнымъ "да!" съ условiемъ: слову счастье не придавать фантастическаго смысла, a видеть въ немъ, что есть въ самомъ деле, т. е. отсутствiе, или, по крайней мере, уменьшенiе страданiй. Разве не возвысилась средняя жизнь въ Европе, т. е. не большее ли число летъ мы можемъ и прожить сами, и видеть живыми дорогихъ нашему сердцу? разве не счастьемъ считать возможность въ несколько минутъ перемолвиться съ друзьями, съ родными, отдаленными отъ насъ огромнымъ пространствомъ? сколько семейныхъ тревогъ, сколько душевныхъ терзанiй успокоилось мгновеннымъ словомъ электричества? роскошь быстраго движенiя, подъ защитой отъ бурь и непогоды, удобство изустнаго сближенiя между людьми, возможность безъ большихъ издержекъ присутствовать при великихъ изследованiяхъ, выводахъ, торжествахъ науки, наслаждаться далекими отъ насъ произведенiями искусства или природы - не сделалось ли ныне доступнее большему числу людей? Но где же, въ несколькихъ строкахъ исчислить все добро, разлитое наукою почти во всехъ пределахъ земнаго шара! Дело въ томъ, что съ каждымъ открытiемъ науки однимъ изъ страданiй человеческихъ делается меньше - это кажется не подвержено сомненiю. - Я слышу возраженiе: a война, говорятъ мне, a способы истребленiя людей, добытые y науки же, разве не увеличили массу страданiй другаго рода, но все таки страданiй?.... возраженiе сильно, - но однако можно ли обвинять науку? можно ли обвинять огонь за то, что онъ хотя и греетъ и освещаетъ, но съ темъ вместе и производитъ пожары? Можно ли обвинять и солнце и оптика, если полоумный наведетъ зажигательное стекло на стогъ сена, и стогъ загорится? Кто виноватъ, если данныя, выработанныя наукой до сихъ поръ лишь въ весьма малой стенени входятъ въ государственное, общественное и семейное дело?.... наши общественныя науки не только далеко отстали отъ естественныхъ, но, сказать по правде, находятся еще въ младенческомъ состоянiи.... Въ науке ли причина войны? наука ли подготовляетъ ее? нетъ! наука говоритъ другое: она нещадно колеблетъ пьедесталъ военныхъ подвиговъ; она доказываетъ цифрами, что все многосложныя причины переселенiй, войнъ, набеговъ, грабежей, вообще насильственнаго движенiя народовъ, какъ равно и внутреннихъ переворотовъ, сводятся къ одной основной и весьма прозаической причине: къ истощенiю почвы, къ потребности себя пропитать.... Будетъ время, когда силы ума и тела не будутъ тратиться на взаимно--истребленiе, a на взаимно--сохраненiе: данныя, выраработанныя наукою проникнутъ во все слои общества, - и вопросъ о продовольствiи действительно уподобится вопросу о пользованiи водою и воздухомъ....

Но оставимъ космополитическую сферу и приложимъ нашу мысль къ тому, что намъ ближе, къ дорогой намъ всемъ Россiи. Скажемъ ли мы ей слово: "Довольно!" Съ 19 февраля 1861 г. все силы Россiи подвинулись. Наука развивается медленно, но все шире и шире. Поселянинъ начинаетъ понимать свое неведенiе и необходимость изъ него выйти. Земство, какъ бы ни были трудны первые шаги его, начинаетъ проявлять свою самобытность и прилагать здравый смыслъ русскаго человека къ многоразличнымъ условiямъ общественнаго быта, осложненнаго вековыми недоразуменiями. Наконецъ, гласнымъ независимымъ судомъ образуется опора не только для внутренняго и внешняго доверiя, но и училище нравственности, всемъ доступное.... Все великое дело (19 февраля 1861 г.) сгибнетъ, если не найдетъ достойныхъ делателей, и нужно ихъ не одинъ и не два. Есть ли возможность предаться бездействiю и сказать: "Довольно!"

Не беда, что мы стареемся, и въ последнiя минуты мы не скажемъ Россiи, какъ гладiаторы римскому кесарю: "умирая, мы съ тобою раскланиваемся": но припомнимъ.... Go ahead, never mind, help yourself! - что по русски переводится: брось прохладушки, неделаннаго дела много!" {"Недовольно" изложено въ сокращенiи.}

Въ 1865 г. въ московскомъ дворянскомъ собранiи обнаружилось стремленiе местнаго дворянства наверстать утраченное помещичье право прiобретенiемъ какого-то политическаго протектората надъ другими сословiями. Это стремленiе, сейчасъ же подхваченное и раздутое по своему газетою "Весть", возбудило противъ себя ожесточенную оппозицiю со стороны кн. Одоевскаго. Кн. Одоевскiй немедленно по прочтенiи статьи, помещенной въ "Вести", написалъ противъ нея сильное возраженiе, которое за многими подписями должно было появиться въ газетахъ, но не появилось, по случаю прекращенiя "Вести". Одоевскiй счелъ неприличнымъ настаивать на печатанiи своей статьи, следуя пословице "лежачаго не бьютъ", и за свою деликатность былъ наказанъ темъ, что крепостники белокаменной столицы распространили на его счетъ много сплетенъ, выдали его чуть не за доносчика, который хотелъ подслужиться правительству и затормозить общественное развитiе {Пятковскiй, Бiогр. кн. Одоевскаго, въ Истор. Вест. 1880. IV. 698.}.

Вотъ дословное содержанiе протеста кн. Одоевскаго: "Въ No 4 (14 января) журнала "Вести" помещена статья содержащая въ себе будто бы предположенiе большинства московскаго дворянскаго собранiя о разныхъ предметахъ, относящихся не до пользъ и нуждъ онаго московскаго дворянства, но до всего дворянства и даже до всего нашего государственнаго устройства. Имея честь принадлежать къ русскому дворянству, мы, нижеподписавшiеся, опасаемся, чтобы молчанiе съ нашей стороны не было сочтено знакомъ согласiя на такое предположенiе, которое по его содержанiю, a еще более по речамъ, высказаннымъ для истолкованiя его смысла, мы находимъ и несвоевременнымъ, и несообразным какъ съ настоящими потребностями Россiи, такъ равно съ ея исторiей, съ ея политическимъ и народнымъ бытомъ и съ ея местными и естественными условiями. Посему считаемъ долгомъ заявить, что по нашему глубокому убежденiю, дело дворянства въ настоящую минуту состоитъ въ следующемъ: 1) приложить все силы ума и воли къ устраненiю остальныхъ последствiй крепостнаго состоянiя, ныне съ Божiею помощью уничтоженнаго, но бывшаго постояннымъ источникомъ бедствiй для Россiи и позоромъ для всего ея дворянства. 2) Принять добросовестное и ревностное участiе въ деятельности новыхъ земскихъ учрежденiй и новаго судопроизводства, и въ сей деятельности исчерпать ту опытность и знанiе делъ земскихъ и судебныхъ, безъ которыхъ всякое, какое бы ни было учрежденiе осталось безплоднымъ за недостаткомъ способныхъ исполнителей. 3) Не поставлять себе целью себялюбивое охраненiе однихъ своихъ сословныхъ интересовъ исключительно, не искать розни съ другими сословiями предъ судомъ и закономъ, но дружно и совокупно со всеми верноподданными трудиться для славы государя и пользы всего отечества. 4) Пользуясь высшимъ образованiемъ и большимъ достаткомъ, употреблять имеющiяся средства для распространенiя полезныхъ знанiй во всехъ слояхъ народа, съ целью усвоить ему успехи наукъ и искусствъ, насколько то возможно для дворянства. Наконецъ, вообще, содействовать искренно и честно, съ доверiемъ и любовью, темъ благодатнымъ преобразованiямъ, которыя ныне уже предначертаны мудрымъ нашимъ государемъ, не нарушая ихъ естественнаго хода и постепеннаго развитiя безвременнымъ и безправнымъ вмешательствомъ" {Тамъ же, стр. 698.}.

Въ 1866 г. Одоевскiй, не упускавшiй изъ виду ни одного серьезнаго государственнаго вопроса, весьма живо отнесся къ зарождавшейся тогда въ Москве тюремной реформе. Бывшiй рабочiй домъ преобразовывался подъ руководствомъ графа Саллогуба въ исправительную тюрьму, въ которой применялось уже начало исправленiя арестантовъ посредствомъ правильно организованнагo труда. "Грустно подумать, писалъ по этому поводу Саллогубу, кн. Одоевскiй, что y насъ еще надобно доказывать необходимость труда, уничтоженiе наръ, разделенiе половъ и пр. т. п. злоупотребленiя, дурной выборъ людей, это особая статья везде возможная, но что меня беситъ, наша страстная лень, которая мешаетъ думать о вещахъ, которыя сами на думанье напрашиваются. Если бы Фурье пожилъ y насъ, то не написалъ бы своей системы гармонизацiи страстей, зане въ страсти лени, въ страсти ничего--неделанiя, онъ бы нашелъ такой элементъ, который уничтожаетъ все другiя".... {Пятковскiй, "Истор. Вест." 1880. IV. 700.}

Съ 1862 г. Одоевскiй делилъ свое время между занятiями въ сенате, где онъ былъ первопредседательствующимъ и кабинетными занятiями древне-русской музыкой. Въ Москве онъ сошелся съ любителями и знатоками древне-русскаго искусства, Буслаевымъ, Филимоновымъ, Потуловымъ, свящ. Разумовскимъ, Безсоновымъ. Одоевскому по древнимъ нотнымъ рукописямъ, если не ошибаемся, при содействiи Потулова и Разумовскаго, удалось открыть ключъ къ пониманiю старинныхъ крюковыхъ нотъ и такимъ образомъ возстановить древнiе церковные напевы. Одоевскiй написалъ несколько небольшихъ брошюръ о древней русской музыке и собралъ значительное число старинныхъ нотныхъ рукописей, поступившихъ после его смерти частью въ московскую музыкальную консерваторiю, частью въ Румянцовскiй музей {Вестникъ Общ. древне-русск. Искусства 1874. IV--V. 36--39; Безсоновъ, Калики перехожiе. V, стр. 8.}.

Въ 1867 г., по случаю 50-ти летняго юбилея барона Корфа, Одоевскiй написалъ въ честь юбиляра небольшую книжку, где указывалъ на заслугу Корфа въ деле введенiя въ Россiи стенографiи. Книжка носитъ заглавiе: "Воспоминанiе помощника директора В. Ф. Одоевскаго". Въ книжке всего 9 стран. Воспоминанiе издано въ двухъ экземплярахъ, изъ коихъ одинъ отданъ юбиляру, a другой положенъ въ Публич. Библ. на храненiе. Изъ "Воспоминанiя" видно, что Одоевскiй зналъ стенографiю.

Незадолго до смерти Одоевскiй посещалъ публичныя лекцiи проф. Любимова по физике. Въ 1868 г. онъ написалъ по поводу этихъ лекцiй небольшую статью и издалъ ее въ виде отдельной брошюры. Лекцiи Любимова названы здесь деломъ добрымъ и умнымъ {"Публичныя лекцiи проф. Любимова", К. В. Ф. О. Москва. 1868, стр. 22.}. Онъ высказываетъ сожаленiе, что нельзя было сделать лекцiи безплатными и предлагаетъ устроить складчину для открытiя безплатныхъ публичныхъ лекцiй, при чемъ говоритъ, что 100 чел. съ членскимъ взносомъ по 10 руб. или 200 челов. со взносомъ по 5 руб. съ человека могли бы вполне обезпечить лекцiи съ матерiальной стороны. По словамъ Одоевскаго, въ Россiи все есть, и непочатыя естественныя богатства, и разнообразiе климатовъ, и народъ оказывается понятливымъ и воспрiимчивымъ къ знанiю. Недостаетъ знанiя, науки, книжнаго ученiя. При развитiи знанiя, ученые люди появятся во всехъ концахъ русской земли, возникнутъ общедоступные библiотеки, физическiе кабинеты, химическiя лабораторiи. На фабрикахъ, железныхъ дорогахъ, пароходахъ машинистами будутъ преимущественно русскiе люди. Простой мужикъ будетъ управлять локомобилемъ и приспособлять его къ местному делу. Расширятся все земскiя силы. Земледелецъ зашибетъ лишнiй рубль. Государственные доходы увеличатся, и образуются, возникнутъ, новыя средства въ подмогу науки.

Это было последнее слово Одоевскаго за просвещенiе, последнее его воззванiе о деятельной любви къ ближнему.

Князь В. Ф. Одоевскiй скончался 27 февраля 1869 года после непродолжительной болезни, "Кн. Одоевскiй, скажемъ въ заключенiе словами графа Саллогуба, оставилъ по себе прекрасную память, какъ человекъ, какъ общественный деятель, какъ писатель, какъ ученый, какъ музыкантъ. Выше всего стоялъ онъ какъ человекъ, и прочiя заслуги были только последствiемъ его исключительно благородной, любящей, кроткой и неутомимо деятельной натуры".

Сумцов, Николай Федорович

Фольклорист; из дворян Харьковской губ., род. в 1854 г.; образование получил во 2-й харьковской гимназии и на историко-филологическом факультете Харьковского университета; в 1878 г. защитил pro venia legendi диссертацию о кн. В. Ф. Одоевском и стал читать в качестве приват-доцента лекции по истории русской литературы; в 1880 г. защитил магистерскую дисс. "О свадебных обрядах, по преимуществу русских", а в 1885 г. докторскую "Хлеб в обрядах и песнях". Состоит ордин. проф. Харьк. унив. и членом совета попечителя Харьковского учебн. округа. В разных изданиях, преимущественно в "Киевской старине", "Этнографическом обозрении", "Сборнике Харьковского историко-филол. общ.", С. напечатал около 300 исследований, статей и заметок, научных и публицистических. Из работ его по истории русской литературы главные: "Иоанникий Галятовский" ("Киев. старина", 1884), "Кн. В. Ф. Одоевский" (Харьк., 1884), "Лазарь Баранович" (Харьк., 1885), "Речь Ивана Мелешка как литературный памятник" ("Киев. старина", 1894), "А. С. Пушкин" (Харьков, 1900). Ему принадлежит ряд монографий о легендах, повестях, былевых мотивах, думах: "Очерк истории колдовства в Европе" (Харьк., 1878), "О свадебных обрядах" (Харьк., 1881), статьи о писанках, о культурных переживаниях, о проклятиях (по преим. в "Киевской старине"). По истории искусства выдается монография С. "Леонардо да Винчи" ("Сборн. Харьк. ист.-фил. общ.", 1900). С. написал также ряд статей по педагогии; под его редакцией составлено "Пособие для устройства научных и литературных чтений" (Харьк., 1895 и 1896). Академия наук несколько раз поручала ему рассмотрение научных работ, представленных на Макарьевскую и Уваровскую премии. Он состоит председателем Историко-филологич. общ. при Харьковск. унив. (из 12 изданных обществом томов "Сборника" 11 редактированы С.); стоял во главе комиссии по устройству публичных чтений для женщин; в 1892 г. по его инициативе возник педагогический отдел при Историко-филол. общ. и начато издание "Трудов" этого отдела; деятельно участвует в работах издательского комитета Харьковского общ. грамотности (составил несколько брошюр для народн. чтения); несколько четырехлетий состоит гласным харьковской городской думы. В настоящем словаре С. помещает статьи по малорусской и югославянской этнографии и словесности.

{Брокгауз}

Сумцов, Николай Федорович

Историк литературы и этнограф. Род. в Петербурге, в дворянской семье. В 1875 окончил филологический факультет Харьковского ун-та, где с 1878 был доцентом, а затем профессором. Впоследствии состоял членом-корреспондентом Академии наук.

С. написал огромное количество (около 800) работ, напечатанных гл. обр. в различных периодических изданиях ("Киевская старина", "Украинская жизнь", "Этнографическое обозрение", "Вестник харьковского филологического общества" и др.) и посвященных изучению устной поэзии и народного быта (обрядов, поверий и т. п.). С. принадлежит также ряд статей о русских писателях - Пушкине, Грибоедове, А. Майкове, Жуковском, В. Одоевском. Работы С., остающиеся в пределах историко-культурной и сравнительно-исторических школ, крупного научного значения не имели и в настоящее время уже устарели. Сохраняют известный интерес его сводки по отдельным вопросам устной поэзии ("Ворон в народной словесности", "Мышь в народной словесности" и т. п.) и его работы по описанию обрядов.

Библиография: I. О свадебных обрядах, Харьков, 1881; Кн. В. Ф. Одоевский, Харьков, 1884; Эпизоды об А. С. Пушкине, вып. 1-5, Варшава, 1893-1897; А. С. Пушкин. Исследования, Харьков, 1900; Очерк истории колдовства в Европе, Харьков, 1878; Очерки народного быта, Харьков, 1902; В. А. Жуковский и Н. В. Гоголь, Харьков, 1902; Из украинской старины, Харьков, 1905.

II. Проф. Н. Ф. Сумцов, в кн.: "Труды пед. отдела Харьк. истор.-филол. об-ва", вып. VII, Харьков, 1902; "Сборник Харьков. истор.-филол. об-ва", т. XVIII, 1909 (в обоих изданиях см. библиографию работ Сумцова).

{Лит. энц.}

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Смотреть что такое "Сумцов, Николай Федорович" в других словарях:

Сумцов (Николай Федорович) фольклорист, из дворян Харьковской губернии; родился в 1854 г., образование получил во 2 й харьковской гимназии и на историко филологической факультете Харьковского университета; в 1878 г. защитил pro venia legendi… … Биографический словарь

Николай Фёдорович Сумцов Дата рождения: 6 (18) апреля 1854(1854 04 18 … Википедия

Сумцов, Николай Федорович Николай Федорович Сумцов Дата рождения: 6 (18) апреля 1854(1854 04 18) Место рождения … Википедия

Николай Федорович (1854 1922) историк литературы и этнограф. Р. в Петербурге в дворянской семье. В 1875 окончил филологический факультет Харьковского ун та, где с 1878 был доцентом, а затем профессором. Впоследствии состоял членом корреспондентом … Литературная энциклопедия

Николай Федорович фольклорист, из дворян Харьковской губ.; род. в 1854 г., образование получил во 2 й харьковской гимназии и на историко филологич. факультете Харьковского унив.; в 1878 г. защитил pro venia legendi диссертацию о кн. В. Ф.… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Николай Фёдорович Чернявский укр. Микола Федорович Чернявський Дата рождения: 22 декабря 1867 (3 января 1868)(1868 01 03) Место рождения … Википедия

Спафарий Милеску (Николай Гаврилович) молдавский боярин греческого происхождения, родился в 1635 г., получил по своему времени отличное, но вполне схоластическое образование в Константинополе и в Италии, усвоил языки эллинский, новогреческий,… … Биографический словарь

Список действительных членов Национальной академии наук Украины с 1918 года. В список входят 597 ученых. Специализация академиков указывается согласно научной деятельности и она может расходиться с деятельностью, по которой ученый… … Википедия

Достопримечательность 1 е городское (Иоанно Усекновенское) кладбище Харькова Страна Украина Харьков ул. Пушкинская, 81 … Википедия

Полный список членов корреспондентов Академии наук (Петербургской Академии наук, Императорской Академии наук, Императорской Санкт Петербургской Академии Наук, Академии наук СССР, Российской академии наук). # А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р … Википедия

Книги

• Воронъ въ Народной Словесности , Николай Федорович Сумцов. По зам?чан i ю Л. З. Колмачевскаго, единственнымъ критер i емъ для правильной оц?нки оригинальности и относительной древности животныхъ сказовъ можетъ служить только принципъ естественности…

Ныне Тростянецкого района Сумской области Украины. Украинец .

После окончания в 1933 году Харьковского химического техникума , прибыл на строительство Бобриковского (Сталиногорского) энергохимкомбината . С октября 1936 года по декабрь 1938 года служил в войсках НКВД командиром отделения 185-го полка войск НКВД (уволен в запас). Окончил двухгодичные курсы командного состава запаса в 1938 году. Член ВКП(б) с 1939 года .

В январе—апреле 1940 года снова служил командиром взвода 89-го отдельного батальона войск НКВД . В Сталиногорске прошел путь от мастера до начальника смены химкомбината .

Начало Великой Отечественной войны, участие в обороне Сталиногорска

С началом Великой Отечественной войны, в июне 1941 года, был направлен в 180-й полк НКВД и назначен командиром взвода 1-й роты 2-го батальона. В составе полка младший лейтенант Н. П. Сумцов нес службу по охране химических производств на промышленной площадке в Сталиногорске-2.

27-28 октября 1941 года, с приближением немецких войск к Туле, младший лейтенант Н. П. Сумцов в качестве командира группы разведчиков успешно провел разведку в районе Узловой. Противник обнаружен не был .

18 ноября 1941 года, с началом второго этапа немецкой операции «Тайфун», в составе 2-го батальона старшего лейтенанта Редина должен был оказывать поддержку танкистам 108-й танковой дивизии , которая северо-западнее Узловой наносила контрудар по прорвавшимся танковым частям 2-й танковой армии Г. Гудериана . Однако его взвод участия в боях не принимал, вернувшись 20 ноября к месту дислокации полка в Сталиногорск-2. По его воспоминаниям, такой приказ ему отдал комбат-2 Редин .

По его воспоминаниям, 21 ноября 1941 года его взвод вместе с подчиненным ему стрелковым отделением и расчетом станкового пулемета (всего — 60 чел.) охранял Шатовскую плотину к северу от Сталиногорска-2. В течение второй половины дня через мост на Шатовской плотине проследовали бойцы 180-го полка НКВД и 108-й танковой дивизии, разгромленные в тот день на станции Маклец частями немецкой 4-й танковой дивизии . Под вечер попытавшиеся пройти через мост немецкие танки обстреляла зенитная батарея 336-го зенитного артиллерийского дивизиона , заставив их повернуть обратно, чем спасла от уничтожения взвод Сумцова (бойцы не имели собственных противотанковых средств) .

В ночь с 21 на 22 ноября 1941 года стал свидетелем подрыва всех промышленных объектов в Сталиногорске-2 и склада зенитных снарядов, уничтожение которых перед своим отходом провели части НКВД и РККА. Его взвод оставил Шатовскую плотину последним, подвергшись стрелковому обстрелу передовых немецких частей. Без потерь вышел в расположение полка в г. Озёры (в 85 км севернее Сталиногорска-2) по маршруту Юдино, Мочилы, Серебряные Пруды, Озёры , где в составе 180-го полка НКВД приступил к выполнению новой боевой задачи — по охране тыла 50-й армии .

8 января 1942 года присвоено звание лейтенанта . Служил в составе полка по февраль 1942 года .

На Закавказском и 1-м Белорусском фронтах

В дальнейшем с февраля 1942 по декабрь 1943 года служил в 284-м стрелковом полку Сухумской дивизии внутренних войск НКВД на Закавказском фронте, участвовал в боевых действиях по ликвидации бандитизма в Дагестане, Карачае и Чечено-Игушетии. «За образцовое проведение чекистско-войсковых операций, добросовестное отношение к служебным обязанностям» имел ряд благодарностей от командования . Затем с декабря 1943 по май 1945 года в составе полка наводил порядок в тылу 1-го Белорусского фронта .

Конец 1940-х.

Командир 1-й роты 284-го стрелкового полка НКВД лейтенант Н. П. Сумцов особо отличился в апреле 1944 года при ликвидации членов УПА (Украинской повстанческой армии) на территории Рокитновского района Ровенской области Украины. В должности коменданта г. Рокитно (ныне поселок Рокитное) в обязанности лейтенанта Н. П. Сумцова также входили задачи по выявлению и ликвидации остатков немецких ставленников на освобожденной территории. Как отмечал командир 284-го стрелкового полка НКВД полковник Бабинцев, в период с 29 марта по 13 апреля 1944 года «благодаря продуманной и хорошо поставленной им работе, в самый короткий срок организовал образцовый порядок в городе и прилегающих к нему селениях». Подразделением лейтенанта Сумцова задержаны 416 человек, из них — 4 бандита (2 ранены, 2 взяты в плен), 3 немецких шпиона, 42 дезертира, а также захвачено вооружение .

4 апреля при прочесывании селения Масевичи , Н. П. Сумцов лично обнаружил немецкого парашютиста, заброшенного ночью для восстановления связи с «бульбовцами» (боевиками УПА-ПС), который был быстро обезоружен и дал ценные показания. «За энергичные действия, смелость и решительность при задержании немецкого парашютиста-радиста, продуманной организации операции по ликвидации бандитских групп» лейтенант Н. П. Сумцов награжден орденом Отечественной войны II степени (19 мая 1944) .

Командир 284-го стрелкового полка НКВД полковник Бабинцев подчеркивал исключительное отношение лейтенанта Н. П. Сумцова к своим служебным обязанностям и ставил его в пример для всего офицерского состава полка .

Также награжден медалями «За оборону Москвы» (1944), «За оборону Кавказа», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» .

Послевоенные годы: директор химкомбината

После войны 11 июля 1945 года присвоено звание старшего лейтенанта, в декабре 1945 года назначен командиром стрелкового батальона 284-го стрелкового полка НКВД. А 18 января 1946 года в третий раз Н. П. Сумцов уволен в запас .

Николай Павлович Сумцов, директор химкомбината в 1965-1976 годах.

Вернулся в Сталиногорск, работал инженером-технологом в цехе № 11 Сталиногорского химкомбината , прошел путь от начальника смены до директора предприятия в 1965 году. В период его руководства, в 1970 году, химкомбинату присвоено имя Ленина, что было сродни высшему государственному признанию .

Химкомбинат стремительно осваивал новые мощности. В 1975 году он стал самым крупным в стране предприятием по выпуску аммиака и минеральных удобрений. Это случилось благодаря тому, что при участии Н. П. Сумцова и под его руководством были введены в эксплуатацию крупнотоннажные производства аммиака и карбамида мощностью по 450 тыс. тонн в год (т.н. «большие агрегаты»). Кроме того, много внимания Николай Павлович Сумцов уделял развитию медико-санитарной части «Азота» .

Кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени.

Память

В августе 2013 года в Новомосковске на доме, где он жил, установлена мемориальная доска . Надпись на доске: «В этом доме жил кавалер ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени, директор Новомосковского химкомбината (1965—1976 гг.) Сумцов Николай Павлович 22.05.1914 — 21.12.1991 гг.».

Семья, личная жизнь

Был дважды женат. Первая жена — Мария Никифоровна Сумцова (1916 г.р.). В их семье родились двое сыновей: Павел (1935 г.р.) и Николай (1947 г.р.). После войны они проживали в г. Сталиногорске в квартале № 37, д. 9, затем в 1960-х годах — по ул. Комсомольская д. 39/19 . Со второй женой Марией Михайловной вырастили сына Игоря (1953—1977) и дочь Ирину.

Оставил 3-томную книгу мемуаров «Записки солдата», в которых подробно описал свой боевой путь. В 1990-х годах отдельные фрагменты о том, как он, будучи младшим лейтенантом, защищал город Сталиногорск в ноябре 1941 года, были опубликованы в газетах «Новомосковская правда» и «Новомосковский химик». Однако полностью книга не публиковалась .

На заглавном фото: младший лейтенант Н. П. Сумцов, ноябрь 1941 года .

Журнал боевых действий 180-го полка НКВД СССР по охране особо важных предприятий промышленности за 25 сентября — 17 ноября 1941 года (РГВА, ф. 38366, оп. 1, д. 1, лл. 1—2.)

М.: Восточная литература, 1996. 298 с.

Ум. 12.09.1922.

Николай СУМЦОВ: «Жизнь в Украине должна пойти другим путем»

Олеся МАНДЕБУРА, кандидат исторических наук, Киев

2003, http://www.day.kiev.ua/18371

Среди тех ученых, которые на высоком профессиональном уровне представляли украинское народоведение в Европе на рубеже XIX и XX столетий, главное место занимает харьковский исследователь Николай Федорович Сумцов (1854 - 1922). Профессор, член-корреспондент и академик трех высоких научных учреждений (с 1899 г. - Чехо-Словацкого общества в Праге, с 1905 - Петербургской академии наук, с 1919 г. по предложению и при содействии Агатангела Крымского Николай Сумцов в числе первых стал академиком новообразованной Академии наук Украины), он своим трудом в далеко не благоприятных политических условиях того периода утверждал право украинского народа и его культуры на самостоятельное существование, необходимость их изучения и обобщения. В числе ценителей его творчества в свое время были Н. Драгоманов, М. Грушевский, Хв. Вовк, Д. Дорошенко, В. Петров, В. Каминский, А. Пипин, А. Потебня и многие другие выдающиеся украинские и российские исследователи.

Четкая и последовательная гражданская (даже не политическая!) позиция, любовь ко всему украинскому - языку, культуре, литературе, народу в целом, и привели к тому, что уже в советское время на имя профессора Сумцова было наложено негласное табу, его работы (по истории литературы, этнографии, истории Украины, краеведению, истории искусств, педагогике...) находились в спецфондах, не переиздавались, и даже ссылаться на них иначе как с критикой было запрещено. В официальном заключении на книгу «Украинская культура» под ред. К. Гуслистого, С. Маслова, М. Рыльского от 18 августа 1947 г. Николай Сумцов вместе с Борисом Гринченко, Хведиром Вовком, Дмитрием Яворницким, Дмитрием Багалием и другими учеными называется «буржуазным деятелем украинской культуры с националистическими, антинаучными взглядами» (См.: Шаповал Ю. «Україна ХХ століття: обличчя та події в контексті важкої історії»). И это при том, что собственно политикой Николай Сумцов почти не занимался, пытаясь оставаться на позициях внепартийного культурничества, хотя это ему не всегда удавалось.

Во всех своих научных работах, особенно по истории Украины и украинской культуры, он, русский по происхождению, как и многие другие российские ученые, выступал последовательным украинским патриотом. Это было то время, когда именно Харьков считался духовной столицей украинского национально- освободительного движения - в столице Слобожанщины работали многие украинские и российские ученые, генерировавшие идею украинского национально- культурного возрождения. Именно в Харькове и Полтаве на Шевченковском празднике в 1900 года была произнесена известная речь М. Михновского, напечатанная во Львове под названием «Самостійна Україна», где отстаивается идея самостоятельного украинского государства.

Фактическое возвращение имени Николая Сумцова широкой культурной и научной общественности произошло только в начале 90-х годов ХХ в. В течение семи лет (1991 - 1997) защищаются три кандидатских диссертации, посвященные изучению литературоведческого, исторического и этнологического наследия ученого; с 1995 года на его родине на базе Харьковского исторического музея проводятся Сумцовские чтения.

Именно харьковский исследователь В. Фрадкин в советский период развития украинского народоведения (а это были 70-е годы!) осмелился поставить вопрос о необходимости комплексного исследования народоведческого наследия Сумцова и соответственно стал одним из первых советских исследователей, который подчеркивал огромное научное значение этого наследия, вместо того, чтобы искать в нем недостатки.

Родился будущий профессор в Петербурге 18 апреля (по ст. стилю 6 апреля. - О.М.) 1854 г. в семье обрусевшей казацкой старшины. Его родители были мелкими землевладельцами, имели хутор в Боромле. Прадед ученого, построив хату, оставил на матице надпись: «Семен Сумец». Сразу после рождения сына семья переехала жить на Харьковщину. Среднее образование будущий ученый получил во 2-й Харьковской гимназии, где приобрел основательные знания во многих областях - истории, словесности, латинского языка, географии и тому подобное. Именно гимназии исследователь обязан доскональным знанием французского и немецкого языков. Но украинскую словесность и язык он изучал самостоятельно - читал произведения Г. Квитки, И. Котляревского и других, которые не входили в учебный курс гимназии, интересовался украинским народным песенным творчеством. В этом, как писал он впоследствии, и кроется источник его будущих научных предпочтений и интересов.

Дальнейшее обучение он продолжил на историко-филологическом факультете Харьковского университета. Ряд его студенческих работ получают одобрительные отзывы профессорского состава, он получает золотую медаль факультета за разработку темы «Исторический очерк христианской демонологии». На научной судьбе этого труда ярко отразилось существующее в то время цензурное давление. После окончания университета она была подготовлена к печати - внесен ряд существенных дополнений, изменений, добавлен новый раздел об украинской демонологии. Однако, имперская цензура не дала разрешение на ее публикацию. Рукопись ученому тоже не вернули, а студенческий вариант работы, как оказалось впоследствии, исчез бесследно в университетских архивах. По оставшимся рукописям ученому удалось написать заново и опубликовать в 1878 г. один из разделов работы под названием «Очерк истории колдовства в Западной Европе». Это была первая печатная работа Н. Сумцова.

После окончания университета 1875 г. Сумцов при содействии своего учителя А. Потебни продолжает учебу за границей - в Гейдельбергском университете, потом возвращается в Харьковский университет. В 1877 г. он получает звание приват-доцента, 1880 г. защищает диссертацию на звание магистра «О свадебных обрядах, преимущественно русских». В 1884 г. ученый подает на рассмотрение Харьковского университета докторскую диссертацию «Лазарь Баранович». Она получила положительный отзыв и была допущена к защите. Однако из Харькова в Петербург полетел донос, автор которого, харьковский профессор П. Безсонов, обвинил ученого в «украинофильских» симпатиях. Публичная защита диссертации не состоялась, как писал ученый впоследствии в своей автобиографии - «не прошел по причинам, не зависевшим ни от автора, ни от факультета». По другой версии диссертация не была допущена к защите царским правительством, поскольку в ней Н. Сумцов дал негативную оценку деятельности московских воевод в Украине, что отнюдь не могло совпасть с теорией официальных кругов. Как видим, и в первой, и во второй версии непосредственным поводом для отказа стали украинские симпатии исследователя. Уже через год он подает на рассмотрение совета факультета вторую диссертацию «Хлеб в обрядах и песнях», за которую получает степень доктора наук.

В 1888 г. ученого утверждают на должности экстраординарного, а в 1889 г. - ординарного профессора. За научные достижения он был избран в состав многих научных обществ и организаций: Императорского московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, Общества любителей русской словесности, Московского археологического общества, Полтавской, Черниговской и Воронежской архивных комиссий, Екатеринославской научно-исследовательской архивной комиссии... Н. Сумцова избирают действительным членом таких влиятельных научных учреждений, как Научное общество им. Т. Шевченко во Львове, Украинское научное общество в Киеве; он поддерживал дружеские связи со многими известными учеными России, Польши, Чехии, Болгарии, с международной организацией «Свободная мысль».

О гражданской позиции профессора Сумцова свидетельствует и такой факт. В октябре 1906 г. ученый сделал публичное заявление на факультете университета о переходе на преподавание лекций на украинском языке и стал первым в Украине, кто осмелился на подобное. Эта лекция стала настоящим праздником. От имени украинского студенчества была произнесена речь, где ее назвали открытием «новой эры» в жизни харьковского научного центра. Присутствующий на ней ректор университета Дмитрий Багалий писал впоследствии, что лекция произвела приятное, сильное впечатление и по ее содержанию, и по форме изложения материала. Понятно, что этот почин в тогдашних условиях не мог долго продолжаться - лекция вызвала огромное неудовольствие министра народного образования. Вышло распоряжение с требованием остановить эту крамолу, которое ректор университета не мог не выполнить. Но уже после февральских событий 1917 года ученый окончательно перешел на преподавание лекций и написание научных работ на украинском языке.

Вообще Н. Сумцов принадлежит к числу самых активных деятелей движения за украинское национальное возрождение, в частности, Слободской Украины, он настойчивый и последовательный пропагандист украинского языка и литературы, украинского народного творчества. Одну из главных своих задач в качестве ученого он видел именно в содействии национальному возрождению.

В июле 1917 г. по поручению Совета Харьковского университета специальная комиссия, в состав которой входил и Н. Сумцов, составила записку по украинскому вопросу. 12 октября она была принята и послана Временному правительству. В ней Совет Харьковского университета высказался «за предоставление права свободного употребления украинского языка во всех местных заведениях, а равно и за свободное развитие чисто национальной украинской культуры».

Именно глубокие знания украинской традиционной культуры привели Николая Сумцова к выводу, что «жизнь на Украине должна пойти другим путем. В первую очередь, нужно обратиться к возрождению и распространению национального украинского чувства и сознания». Прошло почти столетие, но эти слова исследователя, к сожалению, и до сих пор остаются актуальными.

Из Брокгауза:

Фольклорист, из дворян Харьковской губернии; родился в 1854 г., образование получил во 2-й харьковской гимназии и на историко-филологической факультете Харьковского университета; в 1878 г. защитил pro venia legendi диссертацию по книге В.Ф. Одоевском и стал читать, в качестве приват-доцента, лекции по истории русской литературы; в 1880 г. защитил магистерскую диссертацию "О свадебных обрядах, по преимуществу русских", а в 1885 г. докторскую "Хлеб в обрядах и песнях". Состоит ординарным профессором Харьковского университета и членом совета попечителя харьковского учебного округа. В разных изданиях, преимущественно в "Киевской Старине", "Этнографическим Обозрении", "Сборнике Харьковского Историко-филологического Общества", Сумароков напечатал около 300 исследований, статей и заметок, научных и публицистических. Из работ его по истории русской литературы главные: "Иоанникий Галятовский" ("Киевская Старина", 1884), "Князь В.Ф. Одоевский" (Харьков, 1884), "Лазарь Баранович" (Харьков, 1885), "Речь Ивана Мелешка как литературный памятник" ("Киевская Старина", 1894), "А.С. Пушкин" (Харьков, 1900). Ему принадлежит ряд монографий о легендах, повестях, былевых мотивах, думах: "Очерк истории колдовства в Европе" (Харьков, 1878), "О свадебных обрядах" (Харьков, 1881), статьи о писанках, о культурных переживаниях, о проклятиях (по преимуществу в "Киевской Старине"). По истории искусства выделяется монография Сумцова "Леонардо да Винчи" ("Сборник Харьковского Историко-филологического Общества", 1900). Сумцов написал также ряд статей по педагогике; под его редакцией составлено "Пособие для устройства научных и литературных чтений" (Харьков, 1895 и 1896). Академия Наук несколько раз поручала ему рассмотрение научных работ, представленных на Макарьевскую и Уваровскую премии. Он состоит председателем историко-филологического общества при Харьковском университете (из 12 изданных обществом томов "Сборника" 11 редактированы Сумцовым); стоял во главе комиссии по устройству публичных чтений для женщин; в 1892 г. по его инициативе возник педагогический отдел при историко-филологическом обществе и начато издание "Трудов" этого отдела; деятельно участвует в работах издательского комитета Харьковского общества грамотности (составил несколько брошюр для народного чтения); несколько четырехлетий состоит главным Харьковской городской думы. В настоящем словаре Сумцов помещает статьи по малорусской и югославянской этнографии и словесности.

Альма-матер :

Никола́й Фёдорович Сумцо́в (рус. дореф.: Николай Θедорович Сумцовъ , 1854, Санкт-Петербург , Российская империя - 1922, Харьков , СССР) - украинский этнограф , литературовед , историк искусства , музейный деятель.Идеолог украинофильства. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1905), в год правления Павла Скоропадского был избран одним из первых академиков Украинской академии наук .

Биография

Сразу после смерти отца семья переехала из Северной столицы на Харьковщину. Образование Николай Сумцов получил во 2-й Харьковской гимназии (где обнаружил особые успехи в немецком и французском языках). В гимназические годы Сумцов сделал свои первые записи народных песен Слобожанщины (украиноязычных, по преимуществу). Среди его любимых писателей были Иван Котляревский и Квитка-Основьяненко. Затем Сумцов обучался на историко-филологическом факультете Харьковского университета , который окончил в 1875 году . 2 или 3 года проучился в Германии, а в 1878 году защитил pro venia legendi диссертацию о князе В. Ф. Одоевском и стал читать в качестве приват-доцента лекции по истории русской литературы. С 1880 года - непременный секретарь университета. В 1880 году защитил магистерскую диссертацию «О свадебных обрядах, по преимуществу русских», а в 1885 году докторскую «Хлеб в обрядах и песнях».

С 1887 года Сумцов был председателем Историко-филологического общества при Харьковском университете , стоял во главе комиссии по устройству публичных чтений для женщин. Состоял с 1888 года ординарным профессором Харьковского университета и членом совета попечителя Харьковского учебного округа. Академия наук несколько раз поручала ему рассмотрение научных работ, представленных на Макарьевскую и Уваровскую премии. В разных изданиях, преимущественно в «Киевской старине», «Этнографическом обозрении», «Сборнике Харьковского историко-филол. общ.», «Русском филологическом вестнике ». Сумцов напечатал около 300 исследований, статей и заметок, научных и публицистических. В 1892 г. по его инициативе возник Педагогический отдел при Историко-филологическом обществе и начато издание «Трудов» этого отдела.

В 1896 г. Сумцовым был открыт уникальный старообрядческий рукописный сборник «Меч Духовный» - «Толкования на Апокалипсис». Последнее сочинение включает в себя критику религиозной доктрины масонов .

В 1897-1919 годах Сумцов возглавлял Историко-филологического общества при Харьковском университете. С 1905 года Сумцов заведовал Университетским Этнографическим музеем. Деятельно участвовал в работах издательского комитета Харьковского общества грамотности (составил несколько брошюр для народного чтения). Несколько четырёхлетий состоял гласным Харьковской городской думы . Сумцов - автор статей по малорусской и юго-славянской этнографии и словесности в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона , многочисленных сборников украинской народной поэзии, этнографических исследований. Много внимания уделил истории Слободского казачьего войска (СЛКВ), уничтоженного Екатериной Второй 26 июля 1765 года . Написал цикл статей о кобзарстве и выдающихся кобзарях: «Изучение кобзарства» (1905), «Бандурист Кучеренко» (1907) и др. Приписывал кобзарской традиции болгарское происхождение .

Труды

Работы по истории русской литературы

Монографии о легендах, повестях, былевых мотивах, думах

• Очерк истории колдовства в Европе - Харьков, 1878.
• О свадебных обрядах - Харьков, 1881.
• статьи о писанках, о культурных переживаниях, о проклятиях - по преим. в «Киевской старине.
• Дума об Алексее Поповиче - 1894.
• Слобідсько-українські історичні пісні - Харьков, 1918.

Этнографические исследования и сборники

Монографии по истории искусства и педагогике

• «Леонардо да Винчи» («Сборн. Харьк. ист.-фил. общ.», 1900).
• «Пособие для устройства научных и литературных чтений» (Харьк., 1895 и 1896).
• «Культурные переживания» (1889-1890).

Напишите отзыв о статье "Сумцов, Николай Фёдорович"

Литература о Сумцове

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. - СПб. , 1907-1909.
• «Труды пед. отдела Харьк. истор.-филол. об-ва», вып. VII, Харьков, 1902;
• Редин Е. Профессор Николай Федорович Сумцов. - X., 1906
• «Сборник Харьков. истор.-филол. об-ва», т. XVIII, 1909
• Сумцов Микола Федорович // Шудря Є. Дослідники народного мистецтва: Біобібліографічні нариси / За ред. М. Селівачова. - Київ: Ант, 2008. - С. 13-16.
• Петров В. Сумцов як історик етнографії // ЗІФВ УАН, кн. 7-8. - К., 1926.
• Дорошенко В. Академік Микола Сумцов // Праці Іст.-Філол. Товариства в Празі, т. І. - Прага, 1926.
• Микола Федорович Сумцов. Опис документальних матеріалів особистого фонду, ч. 794, 1876–1921. - К., 1965.

Ссылки

	в Викитеке

• на официальном сайте РАН

Примечания

Отрывок, характеризующий Сумцов, Николай Фёдорович

Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»

Похожие статьи